Копье Пустыни

Каша забилась, вырвалась из его хватки, потеряла равновесие и упала на пол. Она разразилась слезами, дрожа и закрывая лицо руками. Она выглядела такой хрупкой и испуганной, что ярость Джардира улеглась. Он опустился на колени и ласково положил руки ей на плечи.

– Ты моя самая любимая жена. Я прошу тебя лишь о верности. Клянусь, ты не понесешь наказания, если ответишь.

Она взглянула на него круглыми мокрыми глазами, и он отвел волосы с ее лица, смахнул большим пальцем слезы. Она отстранилась, глядя в пол, и заговорила так тихо, что он едва разобрал слова.

– Во дворце шарум ка не всегда бывает тихо по ночам, когда хозяин уходит на алагай’шарак.

Джардир задохнулся от злости:

– И когда во дворце снова не будет тихо?

Каша покачала головой и шмыгнула носом:

– Я не знаю.

– Так брось кости и узнай, – приказал Джардир.

Она в ужасе взглянула на него:

– Ни за что!

Джардир зарычал, в нем снова вскипела ярость, и он молча проклял день, когда женился на дама’тинг. Даже если бы Каша не носила его ребенка, Джардир не мог ее ударить, и она это знала. В бездне Най есть особое место для тех, кто поднимет руку на дама’тинг.

Но Джардир не станет подчиняться женам только потому, что не может научить их уму-разуму, как велит Эведжах. Есть и другие способы ее напугать.

– Мне надоела твоя непокорность, дживах. Бросай кости, или я отправлю Шарах на первый уровень, и ночь поглотит твое племя. Мальчики закончат Ханну Паш хаффитами, а женщины станут подстилками младших племен.

Разумеется, он бы не сделал ничего подобного, но ей было незачем об этом знать.

– Ты не посмеешь! – ахнула Каша.

– С чего бы мне беречь честь твоего племени, если ты не бережешь мою?

Каша зарыдала, но достала мешочек из плотного черного войлока, какие дама’тинг всегда носили с собой. Он был привязан к ее талии ниткой разноцветных бус.

Джардир давно привык к ритуалу и задернул тяжелые бархатные занавеси, чтобы ни один луч солнца не нарушил чары и не испортил кости.

Каша зажгла свечу и со страхом посмотрела на мужа.

– Поклянись, – взмолилась она. – Поклянись, что никогда не расскажешь дживах ка, что я сделала это для тебя.

Инэвера. Разумеется, Джардир подозревал, что его первая жена играет главную роль во всех дворцовых интригах, и все же у него сжалось сердце. Он стал шарум ка, и все же недостоин знать ее планы.

– Клянусь Эверамом и кровью моих сыновей.

Каша кивнула и бросила кости. Глядя на их злобный свет, Джардир впервые задумался, действительно ли они говорят голосом Эверама.

– Сегодня, – прошептала Каша.

Джардир кивнул:

– Убери кости и забудем об этом.

– А Шарах?

– Я никогда бы не обрушился на племя моего сына. – Джардир положил руку на ее живот.

Каша вздохнула и склонила голову ему на плечо. Ее тело обмякло от облегчения.

Когда солнце подошло к концу дневного пути, Джардир оставил спящую Кашу на груде подушек и надел свое черное одеяние и белый тюрбан. Он взял любимые копье и щит и спустился на ужин с кай’шарумами.

Они запивали пряное мясо холодной водой. Блюда подавали мать, жены-дама’тинг и сестры Джардира. Жены-дама’тинг наверняка прятались в тени и подслушивали, хотя никогда бы не снизошли прислуживать за столом, несмотря на свой статус дживах. Напротив Джардира сидел Ашан, его духовный советник. Шанджат, сменивший Джардира на посту кай’шарума его отряда, сидел по правую руку, Хасик, личный телохранитель, – по левую.

– Сколько мы потеряли прошлой ночью? – спросил Джардир за чаем.

– Четырех, первый боец, – ответил Ашан.

– Каджи потеряли четырех? – удивился Джардир.

Ашан улыбнулся:

– Нет, мой друг. Красия потеряла четырех. Двух воинов-наживок и двух дозорных. Все даль’шарумы увидели рассвет в блеске славы.

Джардир улыбнулся. С тех пор как он стал шарум ка, еженощные потери сократились, а демоны гибли сотнями.

– А алагай? Многие ли увидели солнце?

– Больше пяти сотен, – ответил Ашан.

Джардир засмеялся. В действительности и две набралось бы с трудом, поскольку каждое племя преувеличивало свои заслуги, но и это было прекрасным результатом, даже не снившимся предыдущему шарум ка.

– Племена на восьмом уровне так и не обрели славы, – сообщил Ашан. – Мы подумываем оставить ворота Лабиринта открытыми дольше, чтобы алагай хватило на всех.

Джардир кивнул:

– На десять минут. Если не хватит, завтра добавьте еще десять. Сегодня я буду осматривать новые скорпионы и камнеметы на стенах.

Ашан поклонился:

– Как прикажет шарум ка.

После ужина они отправились в Шарик Хора, где Дамаджи превознесли их успехи и даровали благословение на грядущую битву. Воины выступили в Лабиринт. Джардир задержал двоих своих помощников.

– Хасик, сегодня ночью ты наденешь белый тюрбан, – велел Джардир.

Глаза Хасика вспыхнули.

– Как прикажет шарум ка, – поклонился он.

– Ты, верно, шутишь! – воскликнул Ашан. – Позволить даль’шаруму изображать шарум ка значит нарушить наши священные клятвы!

– Вздор. В Эведжахе говорится, что Каджи часто играл в подобные игры, когда не хотел, чтобы о его передвижениях стало известно.

– Прошу прощения, первый боец, но ты не Избавитель, – заметил Ашан.

Джардир улыбнулся: