Копье Пустыни

Он лежал на земле, руки и ноги подрагивали. Он пытался очнуться от наваждения, но сон крепко вцепился в него, и спасения не было.

Он вновь увидел вечер их разрыва. На этот раз он ускакал после ссоры, даже не попрощавшись, как и было на самом деле. Но затем ему было явлено, как Мери год за годом бродит по стенам Милна в надежде на его возвращение. Лицо лишилось красок и живости, хотя поначалу печаль ее красила. Но годы летели, и прелестный скорбный лик становился иссохшим и изможденным. Горькие складки залегли вокруг губ, под тусклыми глазами синели круги. Лучшие годы жизни Мери прождала на стене, молясь и плача.

И в третий раз он увидел вечер их разрыва. Третий сон оказался настоящим кошмаром. Да, он уехал, но не было ни горя, ни боли. Мери сплюнула у городских ворот, развернулась и немедленно нашла себе другого, забыв, что Арлен вообще существовал. Раген и Элисса так ворковали над своей дочуркой, что даже не заметили, что он уехал. Новый подмастерье Коба оказался более благодарным и мечтал лишь о том, чтобы метчик принял его как сына и передал ему лавку. Меченый резко очнулся, но сон стоял перед глазами, и он устыдился своего эгоистичного ужаса.

«Последнее было бы лучше для всех», – подумал он.

Снимаясь утром с привала и убирая меченый доспех Сумеречного Плясуна, Меченый заметил, что даже через дюжину лет открытое всем ветрам место, где Однорукий пробил брешь в охранной сети Милна, отличается цветом от остальной стены.

Три сна продолжали занимать его мысли. Что он найдет в Милне? Стоит ли выяснять хотя бы ради собственного спокойствия?

«Не надо, – предупредил голос в голове. – Ты приехал к Кобу, вот и навести Коба. Не ходи к остальным. Избавь их от боли. И себя». Этот голос всегда был с ним, призывая к осторожности. Меченый считал его отцовским, хотя не видел Джефа Тюка уже почти пятнадцать лет.

Он привык не обращать на него внимания.

«Я только одним глазком, – подумал он. – Она меня даже не заметит. А если и увидит, то не узнает. Лишь одним глазком, чтобы было о чем вспоминать по ночам».

Он придерживал коня, как мог, но дневные ворота только открывались, когда он подъехал. Первыми вышли городские стражники. Под их присмотром отряды метчиков и подмастерьев бросились к расчерченным участкам земли и принялись собирать изделия из меченого стекла, торопливо проверяя, заряжены ли они прикосновениями демонов. Меченый сам привез в Милн метки для стекла, но такой размах производства – не хуже, чем у них в Лощине, – поразил его. Местные изделия, однако, были менее практичны. Милнские метчики изготовляли в основном предметы роскоши – трости, статуэтки, оконные стекла и украшения. Отмытые от крови наживки, они засверкают, как бриллианты, но намного более прочные.

Стражники уставились на Меченого. Неудивительно, что сырым и холодным утром он надел капюшон, но при виде оружия, притороченного к седлу Сумеречного Плясуна, стража ощетинилась копьями. Меченый показал сумку с печатью Райнбека.

– Ты раненько, вестник, – заметил стражник, когда все расслабились.

– Мчался от Харденс-Гроув без остановок, – легко солгал Меченый. – Думал, что успеваю, но услышал вдали звон последнего колокола и понял, что не доберусь до заката. Разложил круги всего в миле и лег спать.

– Не свезло, – посочувствовал стражник. – В такую холодрыгу торчать под открытым небом всего в миле от теплых и надежных стен!

Меченый много лет не чувствовал ни холода, ни жары, но кивнул, притворно поежился и глубже надвинул капюшон, как бы пытаясь согреться.

– Теплая комната и горячий кофе не помешают. Я согласен даже в обратном порядке.

Стражник кивнул и, похоже, собрался его пропустить, но вдруг поднял взгляд. Меченый напрягся. Неужели потребует показать лицо?

– На юге все и правда так плохо? – спросил стражник. – Райзон пал, повсюду нищие беженцы, а этот новый Избавитель палец о палец не ударит?

Далеко же дошли слухи!

– Сперва я расскажу обо всем герцогу, – ответил Меченый, – но да, на юге дела плохи.

Стражник что-то буркнул и пропустил его в город.

Меченый нашел трактир и отвел Сумеречного Плясуна на конюшню. Мальчик убирал там навоз. Чумазому пареньку было не больше двенадцати лет.

«Слуга, – подумал Меченый, – потому с утра и на ногах». Малец, вероятно, спал на конюшне и считал, что ему повезло. Меченый достал из кошелька тяжелую золотую монету и вложил ему в ладонь.

При виде монеты парнишка выпучил глаза. Столько денег он вряд ли видывал. Хватит, чтобы купить новую одежду, еду и месяц оплачивать кров.

– Позаботься о моем коне и получишь еще одну, когда я за ним приду, – пообещал Меченый. Подобное расточительство могло привлечь внимание, но денег он не считал и прекрасно знал, как легко милнскому слуге опуститься до нищего. Он оставил мальчика и направился в трактир.

– Мне нужна комната на несколько дней, – сообщил он трактирщику, притворно пошатываясь под весом седельных сумок и прочих вещей, хотя они казались легче перышка.