Копье и кость

– Сам не ожидал, что наткнусь на тебя именно тут. Думал, придется подгадать ночь и опять через поверенного вытаскивать из лагеря или пробираться самому под видом твоей тренировки. Но пару дней назад уловил, что к чему, и решил хоть раз увидеться под солнцем, – ответил Рамир. – Правда, не думал увидеть здесь стольких свидетелей. Они что, повсюду за тобой таскаются?

– Забудь о них, – отмахнулась женщина.

– Тебе виднее.

– Наконец-то перестал «выкать», – хмыкнула Бану. – Как ты здесь оказался?

– Я же разведчик, – усмехнулся Рамир, присаживаясь на песок. – Я обязан уходить далеко вперед. Например, сейчас моя задача – посмотреть, что делается на этой стороне переправы, в тридцати милях от лагеря алых, и убедиться, что здесь никого нет, – улыбнулся, взглянув снизу вверх на стоявшую рядом женщину.

– Ты пришел пешком? – Бану спросила так, будто сама уже ответила «нет».

Рамир наигранно развел руками:

– Мы с тобой ласбарнские пески переходили, а ты удивляешься такой незначительной прогулке.

Бансабира молчала и смотрела на мужчину до того выразительно, что тот, вновь отвернувшись к реке, вынужден был продолжить:

– Меня ждут милях в трех отсюда, велел им уложить коней на землю, сесть рядом и укрыться зелеными плащами.

Бану кивнула.

– И ради чего ждут?

Рамир посерьезнел:

– Мы кое-что нашли в одной из захваченных Маатхасом крепостей оранжевых. Кое-что, прекрасно увязывающееся с тем, что я прежде украл у старого Шаута. Кое-что, имеющее прямое отношение к дому нашей светлейшей государыни.

Бансабира огляделась – телохранители стоят неподалеку, где велено. И с отрядом, судя по всему, еще Маатхас ждет. Что он тут забыл? Может, какие новости.

Наклонилась, сняла полусапожки, развязала шнуровку вдоль голеней, закатала штаны до колен и зашла в воду. Блаженная улыбка расплылась по лицу. Наблюдавший Рамир вздернул бровь:

– А твои удальцы не решат сейчас, что это я склонил тебя к разголению, и не помчатся выкалывать мне глаза?

Бану запрокинула голову от удовольствия, вызванного прикосновением воды к разгоряченным после тренировки ступням. Потом нехотя ответила:

– Нет, я же их потом заставлю себе глаза повыкалывать.

– Ну, это будет потом, а пока тебе может угрожать какой-то чудаковатый недомерок.

– Знаешь, среди них есть один, здоровый такой, я ему больше полугода не разрешала подходить ко мне ближе чем на двадцать шагов. Один раз он тоже решил, что это не относится к ситуациям, когда мне что-то угрожает, потом поумнел. И остальных он убедит, поверь.

Рамир пригляделся к стоявшим поодаль всадникам и засмеялся.

– Точно, такой может. Ну, раз так… – Мужчина стянул через голову тунику, оставшись в тонкой безрукавке. – Жарко.

Бансабира потянулась, глядя вперед, на сияющее солнце.

– Шаут захоронил голову дочери? – спросила довольно громко. Однако вода и ветер поглощали звук, и Рамиру пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

– Да, и прилюдно поклялся водрузить на ее могиле твою. Насаженную на пику, разумеется.

– Разумеется, – согласилась Бану.

– Возможно, он подобреет, если ты вышлешь ему остальное.

– Остальное кормило псарни двое суток.

– Рачительная ты хозяйка, Бану, – неопределенно сказал Рамир.

– Да уж, – проговорила женщина.

Рамир заметил, как дрогнуло до того прямое плечо.

– Ты чего? – напрягся мужчина.

Танша глубоко вздохнула, обернулась и вышла из речки, сев рядом с разведчиком. К нескрываемому недовольству или недоумению тех, кто ожидал неподалеку.

– Больше года минуло с тех пор, как я ушла из храма и рассталась с Гором. И знаешь, Рамир, я, кажется, начинаю его понимать. Прежде я искренне верила, что он изверг, а сейчас понимаю – это не совсем так. Потому что, Рамир, мы все, все – Гор, ты, я, Шавна, Астароше, Ирэн Безликая, Габи, Ишли – все, кто прошел обучение в Храме Даг, мы все – изверги. Как будто нам вместе с черной саблей вбивают в кровь зверство. И боюсь, с годами нам все больше и больше будет чуждо человеческое.

Бану замолчала, точно связками зажимая ком в горле. Рамир понял все безошибочно.

– Бойня – страшная вещь, мы с детства знаем. Но бойня – для бойцов, это мы знаем тоже. При чем здесь те, кто не носил оружия и не отирал лоб кровью? Ты ведь об этом думаешь? – Бану продолжала молчать, закрыв глаза. – Они тебе снятся?

Она покачала головой:

– Нет. Они не дают мне уснуть. Всякий раз, когда я слышу громкий звук или, того хуже, лай собак – а эти треклятые волкодавы воют каждый день, – я вспоминаю тот плач. Пятидневный плач женщин и детей, сначала от безысходности, потом – от жгучей ненависти. Меня еще никогда никто так не ненавидел, Рамир, как они, когда поняли, что ворот я не открою, а весь провиант в округе давно зачищен.

Рамир не удержал вздоха:

– Ба…

Она перебила:

– Каждый раз, когда вижу командиров лучников, вспоминаю, как отдавала приказ перестрелять тех, кто не уйдет. Каждый раз, когда… кхгм, – осеклась, чувствуя, как от слез стекленеют глаза.

– Разве ты могла решить иначе?

– Не знаю.

Рамир нахмурился – явно надеялся услышать другой ответ.

– Гор учил тебя не сомневаться и не колебаться. Да и я, помню, пару раз говорил нечто подобное.