Конверт из Шанхая

Дедушка кивнул, а наша экономка махнула рукой носильщикам.

– Я, Афанасий Николаевич, согласно вашим распоряжениям, пока по поводу транспорта никаких шагов не предпринимала, так что сегодня мы на извозчике. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Через минуту мы уже сидели в щегольском фаэтоне с откидным верхом, запряженным гнедой парой. А еще через четверть часа подъехали к нашему дому. Извозчик на пару с дворником занесли наши чемоданы в квартиру, где у порога нас поджидали две женщины. Одна совсем молодая, вторая заметно старше. И как две капли воды похожая на Пелагею или ее старшую сестру. Я сразу уверилась в том, что это наша кухарка и что готовить она должна не намного хуже Пелагеи. Вторая женщина оказалась горничной.

Мы с дедушкой, познакомившись с прислугой, чуть растерялись. Отвыкли от нашей квартиры, где не были более десяти месяцев. А уж от собственной прислуги мы отвыкали много дольше. Театральному суфлеру и его внучке прислуга не по карману.

Я никак не могла вспомнить, как же нужно себя вести в таких условиях. Но к хорошему привыкаешь быстро.

43

Уже на следующий день мы снова начали собираться в дорогу. Маменька должна была приехать в Лондон спустя две недели с небольшим, и нам очень хотелось ее опередить и встретить там. Дедушка был занят оформлением паспортов и улаживанием прочих формальностей. Я по большей части ходила по магазинам, читала книги и писала письма.

Собралась было описать события этого богатого на события года, но поняла, что это займет у меня не один месяц, и отложила на потом.

Каждое утро я ходила на наш стадион – так папенька называл наш гимнастический зал – и иногда проводила там по несколько часов. Даренный мне кинжал я повесила там же на стене и даже подумывала, не купить ли еще один, а то в одиночестве он смотрелся не слишком выразительно.

Но тут пришло письмо от Пети. Сколько времени он его писал, мне было неизвестно, но читала я его очень долго. А в самом конце оказался приятный сюрприз. Петя с отцом собрались в Лондон! В самые ближайшие дни. Александр Сергеевич еще при нас говорил, что летом они, скорее всего, поедут за границу. Но речь в тех разговорах шла о Баден-Бадене, а не о Лондоне. Но Пете как-то удалось изменить планы родителя. И я была этому ужасно рада.

В общем, за всей этой суетой я почти и не вспоминала о событиях в Транссибирском экспрессе. Даже когда смотрела на папин портрет, с которого сразу по приезде сняла траурную ленточку – ни к чему она на папином портрете.

Но тут однажды вечером объявился Иван Порфирьевич.

– Мне удалось кое-что узнать о продолжении происшествий, случившихся с нами по дороге сюда, – начал он с порога. – Но расскажу я вам, если вы меня накормите! А пока, Даша, держите вот это.

Я взяла из его рук длинный предмет, обернутый куском полотна, и развернула. Трость! Та самая, в которой оказался самурайский меч мистера Ю.

– Этот трофей разрешено вручить вам в качестве награды за проявленную доблесть, – довольно заулыбался господин Еренев.

– Я его вместе с моим кинжалом повешу, – тут же решила я.

Ужинали мы, разговаривая о пустяках да о ближайших планах. Делились новостями из Томска. Кофе пить мы перешли в дедушкин кабинет, и только там Иван Порфирьевич заговорил про дело, о котором обещал рассказать, едва у нас на пороге появившись.

– Вот ведь какое дело, – начал он. – Преступник – уж не знаю, как его и называть? Не мистером же Ю? – молчит. И молчать будет до самого своего конца. От рассказов его сообщников тоже толку мало. Но пакет! Пакет такого рассказал, что в самых верхах забегали.

– Вы уж нас не интригуйте, Иван Порфирьевич! – попросила я. – Мы и так в нетерпении.

– Да я не интригую, я с мыслями собираюсь. Про содержание того пакета мне лишь намекнули, да и то не про все. Далеко не про все! Но хуже всего, что стребовали с меня слово даже намеков о тех намеках не делать. Отдай мне приказ, так я его перед вами бы нарушил. Но нарушить данное слово…

– Ну что ж, – сказал дедушка. – Слово держать нужно. Может, и к лучшему, что мы много не узнаем.

– Слово я, Афанасий Николаевич, давал не передавать вам того, что слышал в разных кабинетах от разных важных чинов. Но рассуждать-то нам никто не запрещал и обещаний об этом не просил?

Дедушка пожал плечами, я промолчала, соглашаясь, что рассуждать мы имеем полное право.

– Встретил я пару-тройку дней назад нашего английского журналиста. Застал его на чемоданах, но застал. И вот что он мне передал.

Иван Порфирьевич вытащил из внутреннего кармана газету и протянул мне. Это была английская газета с ничего мне не говорящим названием. К тому же плохо напечатанная на желтоватой бумаге[42]. Но раз мне ее дали, следовательно, в ней написано что-то важное. Скорее всего, вот эта заметка, обведенная карандашом.