Мы с дедушкой все же сумели уделить нашему переводу пьесы почти целый час. Нас несколько раз отвлекали из-за готовящегося концерта, но в целом это был самый спокойный час из всех последующих. Подошло время ужина, дедушка ушел умываться. Поезд как раз подъехал к очередной станции, где и стоять-то ему предстояло не более пяти минут. Я села поближе к окну и подняла занавеску. Перрон был по другую сторону вагона, и единственным, что могло представлять интерес, были столб с электрической лампой наверху и монтер, на этот столб взбирающийся. Взбирался он по переносной лесенке длиной сажени в полторы. Нижние края были обиты железом для прочности, чтобы дерево, упираясь в землю или щебенку, не обдиралось о них. Монтер был молод, вверх забрался ловко. Быстро вывернул лампу, сунул ее в сумку на боку, вкрутил новую, а вниз буквально скатился. Стал забирать от столба свою лестницу и обернулся. Вроде как случайно, но стало ясно, что зрительницу, то есть меня, он заметил сразу и чудеса ловкости демонстрировал специально. Ну что ж, такое представление вполне заслужило аплодисменты, и я демонстративно похлопала ему в ладоши. Монтер широко улыбнулся, показав сломанный зуб, вскинул лесенку на плечо и собрался уйти. Но тут то ли его кто окликнул, то ли нашлась иная причина обернуться. Как бы то ни было, он обернулся слишком резко, и лестница тем самым концом, что была обита железом, угодила в наше окно. Я едва успела отклониться от брызнувшего стекла. Поезд, как оказалось, уже тронулся, монтер растерянно смотрел мне вслед, почесывая затылок под сдвинутой на нос кепкой. А в купе загулял вполне свежий ветерок. Поезд набирал ход, ветерок набирал силу и трепал занавески.
Вернулся дедушка, долго стоял, пытаясь понять, что же произошло. Глянул на меня вопросительно. Я в ответ только и смогла, что руками развести. Дед пошел за проводником. Тот, почти как монтер, сдвинул на нос свою фуражку и долго скреб в затылке.
– Это как же? – показал он пальцем на разбитое стекло, как будто его вопрос мог относиться еще к чему-то иному.
– Не могу знать, – отчего-то мне не захотелось выдавать молодого монтера. – Захожу, смотрю, разбито.
– Эх! – крякнул проводник. – Стекло только на станции, где депо имеется, можно поменять. Мы дыру, без вопросов, прикроем и осколки уберем. Но до станции нужной еще часов пять-шесть ехать.
– У нас же соседнее купе свободно, – подсказал дедушка. – Может, мы пока там разместимся?
– А если как раз пассажиры объявятся? Впрочем, чего наперед загадывать. Тем более что в наш поезд пассажиры если и объявятся, то как раз на крупной станции. Так что вы перебирайтесь. Вещи прикажете переносить?
– Не стоит. Отремонтируете окно, мы вернемся. А до той поры станем жить на два дома.
– Можно и так. Пойду распоряжусь, чтобы стекла убрали и вам новые постели приготовили. На нужную станцию мы среди ночи прибудем, так вы ложитесь отдыхать до утра.
– Ну и славно. Тем более что утро вечера мудренее. Пошли, Даша, ужинать.
За ужином в ресторане оказалось немало новых лиц. Точнее говоря, новое лицо было одно, всех остальных мне видеть уже приходилось, но не за ресторанными столиками. К примеру, наш знакомый есаул был замечен мной здесь впервые. Да и пожилые американцы-старатели до этого вечера если и посещали ресторан, то в то время, когда нас не было. Я всматривалась в лица и пыталась представить каждого убивающим другого человека. Лучше всех получалось с есаулом. Он в моих представлениях разил толпы врагов, как в былине: налево махнет – улица прорубается, направо отмахнется – переулочек. Но вот на месте преступника ни его, ни кого иного представить не могла.
Разве мог бы оказаться преступником вон тот американец с обветренным, морщинистым лицом и ласковыми глазами? Или мистер Фрейзер? Не говоря уже о мистере Ю. Он занимал место в компании тех трех дам, что приходили к дедушке, и, верно, говорил им комплименты, по своему обычаю, превращая одно русское слово в два. Дамы хохотали.
Неугомонные поручики уже отужинали и затевали карточную игру. Официант сменил белую скатерть на зеленое сукно, принес пепельницы и колоды карт. Третий мужчина из числа сидящих за тем столом обернулся в нашу сторону. Вот этого человека я не видела ни разу, могу сказать твердо, хотя лицо его да и весь облик не были примечательными.
– Иван Порфирьевич, не знаете, кто это? – спросила я.
– Не знаю.
– Странно. Может, это та загадочная личность, лица которой никто не видел?