Конвейер смерти

– Так вот, слушай, как и что делается. Залезут мужики в огромный чан с виноградом и начинают его топтать грязными ногами. Как первый сок до портов (штанов) дойдет – это портвейн. Мнут дальше: подступает сок до пояса – херес, еще чуть выше поднимется – мудера. А как он под горло давильщиков подступает – это рыгацители и рыгатэ. А что на дне останется – разливается под маркой вермуть. – Рассказ Володи потонул в дружном хохоте любителей водки.

Серж выругался:

– Настроение испортили, бараны! Обозвать так волшебные, изумительные напитки – мадера, алиготэ, ркацители. Темнота!

– Замполит, погоди! Поставь свой стакан! – приказал ротный. – Вначале мы обмоем твои звездочки! Ты уже становишься взрослым, старший лейтенант! Звезды полагается мыть водкой. Вот тебе кружка, кидаем их туда, достанешь со дна губами, выпив содержимое. А уж потом балуйся винишком за свой день рождения.

Я тяжело вздохнул, поморщился и внутренне содрогнулся, вспомнив аналогичную процедуру, проделанную два года назад. Тогда я приехал в Туркмению молодым лейтенантом и попал на экзекуцию, вступая в должность. Такая же кружка, столько же водки (причем более вонючей и ужасной). Бр-р-р!

– Давай, давай, замполит, не нарушай традиции, – поддержали все ротного.

Делать нечего. Сделав глубокий вдох, я опустошил кружку до дна и выплюнул звездочки на ладонь. В голове зашумело, в горле запершило.

– Рассолу! – рявкнул я и выпил из протянутой мне банки с нарезанным болгарским перцем четверть жидкости.

– Возьми, Никифор, закуси мьяском. Ешь, дарагой, закусывай, – ворковал, накладывая тушенку в мою тарелку, старшина-азербайджанец. – Жал, нэт возможность шашлик приготовить. Тушенка – дрян! Разве это мьясо? Но раз кроме нее другого нэт, кющай дарагой, а то опьянеешь. – Резван Халитов подкладывал мне закуску, и мысли в моей голове постепенно расплывались.

– Ростовцев, а ты, между прочим, перешел в разряд «кое-что знающих», – ухмыльнулся Сбитнев.

– Поясни, – заинтересовался я.

– Объясняю. Лейтенант – это тот, кто ничего не знает. Старший лейтенант – знает кое-что. Капитан – все умеет. Майор – может показать. Подполковник – может подписать. Полковник – знает, что подписать, – разложил все по полочкам Сбитнев.

– А генерал? – спросил Ветишин.

– Генерал знает, что нужно что-то подписать, но не помнит где!

– Вот это да. Сам выдумал? – удивился молчавший до этого Мандресов.

– Нет, не я. А военная народная мудрость, – ухмыльнулся Володя. – Мудрость и опыт, накопленные годами и десятилетиями истории Советской армии.

С этими словами он прикрепил звездочки к моим тряпичным погонам на хэбэ. Я, переводя дух, уклонился от следующей рюмки и присоединился к третьему тосту за погибших. Встали, молча выпили. В дальнейшем в компании с Острогиным мы наслаждались холодным вином и шампанским. Застолье шло к завершению. Магнитофон извергал поток песен, разгорелись споры, шум постепенно усиливался. Каждый говорил о своем и не слушал соседа. Внезапно дверь кто-то сильно дернул, но она, закрытая на крепкий засов, не поддалась. По фанерному полотну забарабанили кулаками и ногами, раздались маты и вопли комбата. Подорожник орал:

– Алкаши проклятые! Пьянчуги! Открывайте дверь, а не то замок высажу! Совсем обнаглели прапорщики! На весь полк орут, не скрываясь! Отворяйте, иначе хуже будет, когда до вас доберусь!

Мы притихли, но магнитофон выключать не стали (вроде он играет сам по себе). Комбат побесновался еще минут пять и, не услышав ничего, кроме музыки, удалился по коридору в свою комнату.

– Что делать дальше? – спросил я Сбитнева.

– Меня тянет на подвиги! Пойло кончилось, пора к теткам! В окно, за мной! – кинул клич ротный.

Володя вместе с Бодуновым принялись вырывать щеколды и задвижки, отгибать гвозди на заколоченной раме. Мы с Острогиным собрали закуску и взяли две оставшиеся бутылки вина. Федарович демонстративно, не снимая обувь, завалился на кровать.

– Тимоха! Ты что? А приключения, а подвиги? Как же бабы? – рассмеялся Ветишин.

– Я, молодой человек, достиг того возраста, когда отказ женщины радует больше, чем ее согласие. Мне и на трезвую голову тяжело, а после двух стаканов в женском модуле делать совершенно нечего. И под дулом пистолета ничего не поднимешь.

– Вот старый пес! Всю компанию портит! – осудил техника Бодунов.

– Ну и пусть валяется. Мы сейчас мусор с собой унесем, а если комбат вернется, Тимоха дверь откроет, сделает вид, что ничего не было, – поддержал техника Сбитнев и, подумав, добавил: – Эх! Если я в тридцать пять буду таким же ленивым импотентом, как наш техник, то десять лет до этого возраста надо использовать как можно интенсивнее! Черт с ним! Пусть дрыхнет, пескоструйщик!

– Ну, вперед, на штурм женских сердец! – радостно провозгласил Бодунов, и мы, толкаясь, шикая друг на друга, вывалились через окно.

– Тоже мне, штурмовики! – ухмыльнулся презрительно Ветишин. – Я думаю, через час большинство из вас завалится в одиночестве по койкам в своих комнатах, потерпев неудачу Рухнете на матрасы, словно моряки после кораблекрушения на скалистый берег.