Конвейер смерти

Навстречу комбату с холма спустились начальник артиллерии Потапов и лейтенант Куликовский. Подполковник Потапов обнял Подорожника за плечи, да так, что послышался хруст костей. Начарт был огромный, как медведь гризли. Силища в руках неимоверная. Только благодаря снайперской стрельбе артиллеристов, корректируемых этими двумя офицерами, мы выскочили из огненного мешка.

Из раненых с нами остался только Пыж. Комбат приказал улетать и ему, но Николай из принципа остался. Проявил характер.

— Куда теперь? — спросил я у комбата. — Темнеет, не уйти бы в сторону от своих. А то заблудимся и нарвемся на засаду.

— А мы и не пойдем дальше. Занимаем круговую оборону и ждем взвод Острогина. С ним поднимемся в горы, — распорядился Подорожник.

Наша оставшаяся группа залегла за камнями, напряженно всматриваясь в даль, и через несколько минут сверху зашуршали камни. Острогин негромко окликнул нас, и вскоре он и еще небольшая группа бойцов оказалась рядом. Серега бросился ко мне обниматься, был крайне возбужден и обрадован нашему спасению. Серж рассказал, что утром афганцы, громко галдя, на самом деле вошли в ущелье и скрылись за поворотом. Но либо свернули к другому кишлаку, либо перешли на сторону «духов». Обратно весь этот табор не возвратился.

— Подьем! — скомандовал Василий Иванович. — Минута времени — проверить людей, оружие и в путь. Разведка в замыкании.

Комбат с широкой марлевой повязкой на лбу и рукой на перевязи шел налегке с одним автоматом. Ну, вылитый Щерс! Шагал он быстро, невзирая на ранение, и еще постоянно подгонял остальных.

Действительно. Идти нужно было еще быстрее, потому что на вершине нас дожидается только взвод Бодунова. Больше нет никого, остальные роты снялись и ушли к броне. Полки и бригады с утра сменили позиции. Армия выходила к технике, в сторону крепости. Громко звучит: армия, полки и бригады… А на самом деле, в горах и тысячи «штыков» нет.

***

Ночь сразу вступила в свои права, практически без плавного перехода. Вот только что светило солнышко сквозь тучи, сгущались сумерки, и неожиданно вокруг темень. Облака застилали черный небосвод, и даже звезды не освещали дорогу.

Идем на ощупь, но довольно быстро. Жить хочет каждый! Ноги гудят, ноют… Но надо идти. Осталось всего девять километров. Вскоре показалось далекое зарево и взлетающие в воздух всполохи. Так артиллеристы и минометчики создавали подсветку окрестностей, стреляя «факелами». Термитные заряды медленно опускались на парашютиках, озаряя склоны ущелья бледным холодным светом, а далекие заснеженные вершины высокогорья в это время блестели изумрудными отблесками.

Горы, как седые великаны, угрюмо нависали над нами и давили на психику. Создавалось ощущение, что они отсюда выдавливают непрошенных гостей, как бы говоря: «Уходите, вы тут чужие! Отправляйтесь домой!»

***

Нас, оголодавшихся и еле передвигающих ноги, радостно встретил и бросился обнимать зам по тылу Головской. Саня, недавно ставший майором, в последнее время округлился еще больше. Пока батальон воевал, он опять заметно увеличился в размерах. Его бы в горы загнать пару разочков, жирок растрясти. Но зам по тылу на такое мое предложение месяц назад заявил: «Только вертолетом туда и обратно, и по возвращению сразу орден. Кроме того, двойную порцию пайка! Для меня величайший подвиг, что я до сих пор не сбежал из батальона на склады, в бригаду обеспечения!»

Головской ворковал над ухом комбата:

— Василий Иванович! Обед и ужин подать сразу или чуть позже?

— Подожди, Саша! Сейчас доложу Губину, вернусь — тогда и накрывай на стол.

Я, было, хотел сесть с Чухвастовым и быстро перекусить чего-нибудь вкусненького, пока комбат ходит по начальству, но и про меня не забыли. Посыльный вызвал с докладом в «политорган». Он располагался в автоклубе-кинопередвижке. Там в тесноте сидели замполит номер два (Муссолини), парторг, пропагандист и начальник клуба. Со всех сторон посыпались вопросы, требования об отчете, докладах, списках…

В результате, когда я вернулся, ужин закончился, а что осталось из еды, то давно остыло. Давясь холодным пловом и застывшим гуляшом, я размышлял о парадоксах жизни. Тут сейчас сидишь и высказываешь неудовольствие по поводу плохой кухни, а ребята уже и такого не попробуют! Их везут в цинковых гробах. Радоваться нужно жизни, каждой ее минуте, любой мелочи. Постоянно. Ведь жизнь дается человеку только раз. А если ее прожить, бурча от недовольства, в злобе, в зависти, то лучше и не жить вообще. Солнце светит — хорошо, птички щебечут — отлично! Звезды мерцают — прекрасно!

***

Комбат, проверявший готовность рот к маршу, ворвался в кунг и громко крикнул:

— Комиссар! Сколько в тебя лезет? Хватит жрать! Через пару минут начало марша. Ест и ест, а все худой. Ходи в туалет через раз! Задерживай пищу в организме.

— Издеваетесь, Василий Иванович! Если бы я как Головской от бачков с кашей и гуляшом не отходил, я бы толстел. А так, что в желудок попадает, через пот и выходит. В туалет можно по три дня не ходить, причина не в этом. Заброшенная в желудок пища перерабатывается в энергию.