По дороге мы уничтожили трех или четырех сумасшедших от ненависти «духов», пытавшихся оказать сопротивление. Может, и больше, кто знает. Остальные ушли в кяризы и затаились. Силы дивизии слишком не значительны для такого огромного района. Что у нас есть? Два мотострелковых батальона да разведчики. Без поддержки артиллерии с авиацией мы и на сто метров бы не продвинулись. Пехоты мало. Против наших восьмиста «штыков» впереди в «зеленке» скрываются тысяч пять-шесть мятежников. Эх, скорей бы отсюда уйти. А то они вот-вот смекнут что к чему и подберутся ближе к рубежу обороны. Тогда головы будет не поднять…
За канал переправились саперы и принялись минировать подступы к нему. Вот это хорошо. Нарвутся «духи» на мины и в лобовую атаку не попрут. А вот с тылу атаковать могут. Каждую щель, каждый колодец не проверить. Да и те жители, что остались в нашем тылу и изображают из себя мирных дехкан, ночью могут достать из тайников оружие и ударить в спину.
Пять дней батальон вел огонь по сторонам, расстреливая боеприпасы по бегающим в «джунглях» повстанцам. Разрозненные банды появлялись то спереди, то сзади. Откуда только они брались? Вроде бы каждую щель задымили и заминировали!
Наконец последовала команда «отбой операции»! Как вошли, так и выходим. Быстро, шумно и без особых успехов. Зачем входили? Не понятно… Может, по плану необходимо списать какой-то запас боеприпасов и топлива, чтобы завезти из Союза новые?
Стоящая вдоль дороги колонна БМП трещала сотнями моторов, загаживала воздух вонью от сгоревшей солярки. Возле батальона появился Золотарев и приказал заглушить двигатели. Через пять минут подбежал Губин и принялся кричать, чтоб немедленно завели машины. Он вопил: «Сейчас трогаемся!».
Завели! Прошло пять минут, не тронулись. Вернувшийся Золотарев вновь приказал не коптить и без толку не жечь солярку. Бугрим попытался доказать, что он получил другой приказ. Витька решил развлечься, проехать до Кабула за штурвалом механика. Его не устраивало, что приходится постоянно глушить и заводить машину. Сквозь шум мотора Золотарев услышал фразу с матами в свой адрес:
— С вами, долболобами, сам дураком станешь!
— Что ты сказал, прапорщик? — опешил подполковник.
— Ничего. Все в порядке. Мне надоело выполнять противоречивые распоряжения.
— Ну что ж, мы найдем вам замену. Дальше будешь служить где-нибудь командиром заставы в «зеленке».
— Да хоть к черту на куличики, лишь бы подальше от вашего дурдома! — рявкнул Виктор и, натянув поглубже шлемофон на голову, скрылся в люке.
По возвращению в полк Золотарев порвал наградной Бугрима на орден и приказал искать мне нового «комсомольца».
— А чем плох Виктор?
— Я его сгною на выносном посту. Обнаглел до безобразия.
Позже Бугрим мне пояснил, отчего замполит полка так зол.
— Никифор, ты думаешь, Золотарев почему на меня волком глядит? Это не за то, что я его послал подальше, а за то, что требую отдать мои часы!
— Какие часы? — удивился я.
— А такие. Трофейные! Перед рейдом, когда я проверял порядок в казармах, в три часа ночи зашел к минометчикам. Туда заселили проштрафившихся дембелей с дорожных батальонов. Собрали всех оболтусов, которых должны были в последнюю очередь на увольнение в запас отправить. Они развели в казарме такой бардак! Я вошел, принюхался: стоит устойчивый запах наркоты. «Чарз» (наркотик) курят, практически не скрываясь! Собрался я, было, устроить им подъем и заняться воспитанием, но запнулся об грязный ботинок, брошенный на центральном проходе. Поддал его ногой, «чебот» ударился о стену, а плохо запаянный каблук взял да и отвалился. Что-то звякнуло, чуть блеснув в полутьме. Я заинтересовался. Наклоняюсь, а из подошвы торчат часы «Orient», которые стоят не менее трехсот чеков. Больше моей получки за месяц! Гляжу, а вдоль стены еще пятьдесят «бахил». Чувствую, буду с богатой добычей. Взял у дневального штык-нож, расстелил портянку и начал ковырять каблуки. Из каждого выпадали то «Seiko», то «Rikoh», то «Orient». Я ощутил себя Рокфеллером! Набралось штук двадцать. Интуиция мне подсказывает: «Хватит, Витя, угомонись, забирай часики и иди спать!» А жадность не отпускает. Продолжаю конфискацию. В это время дверь в казарму тихонько отворилась, и вошел Золотарев. От употребленного алкоголя прямо светится. Запах вокруг распространился, как от винной бочки. Уставился он своими поросячьими глазками на горку из часов и засиял еще больше. «Бугрим! Славно поработал! Можешь быть свободен! Я сам составлю протокол изъятия». Я остолбенел от этой наглости. Он портянку свернул и направился с добычей на выход. Во мне ярость закипела. Вот это хамство! Злость меня прямо распирает. Я взбеленился. Хватаю его за руку, а он икнул и спокойненько так говорит: «Товарищ прапорщик. Я же сказал: свободен! И забудь об этих часах!»