Конунг. Властитель и раб

– Тебе известно, Гаут, что Магнус ищет мира с нами, а мы с ним. Но цену назначает он. Она может показаться высокой. Однако он не так уж неправ. Нельзя отрицать, что Халльвард убил одного из людей конунга Магнуса. Только моя мягкость причиной тому, что Халльвард жив. И моя строптивость. То, что я позволяю Халльварду слоняться взад-вперед по конунговой усадьбе – знак моего презрения к тому, кто был конунгом страны до меня. Мне известно, что наши недруги шлют гонцов на юг, к Магнусу, и сообщают, что я все так же благоволю к Халльварду. Я так хочу. Пусть Магнус не думает, что я предлагаю ему мир любой ценой. Но если я отрублю Халльварду голову – да, и прости, что я говорю так, я заставляю себя, и тебя, Гаут, и Аудуна смотреть правде в глаза. Если мы отрубим ему голову, пошлем ее с тобой, а по Нидаросу распустим слух, что Халльвард был зарублен во время попойки, подняв меч на конунга… Последнее нужно, чтобы погасить недовольство среди моих людей. Тогда конунг Магнус поймет, что я сговорчив, – и приедет.

– Но я перестану быть честным человеком, – сказал Гаут. – Я должен молчать, знать твою ложь и выдавать ее за правду, оказавшись среди людей. «Халльвард поднял меч на конунга?» спросят они. «Да! Да!» должен отвечать я. А истина в том, что голову ему просто отрубили. Солгав, я не смогу прощать.

Конунг Сверрир отвернулся к стене, встал и перешел на мою сторону очага, словно прося о помощи. Затем опять повернулся к Гауту – упрямому и непреклонному, – сел и постарался взять себя в руки. Он сказал:

– Слушай, Гаут! Жизни многих людей в опасности. Это известно и тебе, и мне. Тысячи положили жизни с тех пор, как я стал конунгом страны. Добились ли мы мира? А если голова Халльварда и есть цена мира? Что ты тогда выберешь? И какой грех, Гаут, совершишь, сделав ошибочный выбор?

Гаут молчал.

Конунг произнес:

– Я могу просто отрубить ему голову и послать с кем-то из моих людей. Они молчат. И бегают проворнее тебя, Гаут. Но если придешь ты – тот, кто прощает, единственный пекущийся об обеих сторонах в распре, – с головой, которую требует конунг Магнус, – они поверят в мою волю к миру. И остальные останутся живы. Потому что Халльвард умрет.

Гаут плачет.

Я говорю:

– Однажды в Состадире у озера Мьёрс я слышал женщин, оплакивающих своих погибших мужей. Как знать, вдруг больше никто не погибнет?

– Но голова Халльварда падет, – возразил Гаут. Он едва стоял. – Давайте позовем Халльварда и доверимся ему, – предложил он.

Конунг сказал:

– Ты был бы более жестоким конунгом, чем я, Гаут.

Мы молчали, никто не находил слов для того, о чем мы думали. Немного спустя Гаут произнес:

– Сверрир, дозволь мне, любящему тебя – моего друга и почитающему тебя – моего конунга, сказать следующее. Когда ты говоришь, что желаешь мира в стране, я верю тебе. Но если так случится, что все выйдет наружу – например, от Магнуса: что ты, конунг, отрубил голову своему человеку, чтобы угодить ему, алчущему твоей и их крови? Поймут ли твои люди? Ты уверен, что они не встретят тебя презрением – и страхом. Возможно они скажут: конунг отрубил голову собственному хлебопеку, он может отрубить головы всем. А мы – ему.

Конунг медленно проговорил:

– Великая правда в твоих словах.

Гаут ответил:

– Многие годы я, твой друг, тоже слышал от тебя правдивые речи.

Конунг продолжал:

– Ты не облегчил мой выбор. Но, Гаут, если мы сохраним Халльварду голову – на время? Ты отправишься в Вик, понесешь письмо Аудуна преподобному Сэбьёрну. Скажешь Сэбьёрну, что если Магнус явится в Нидарос толковать о мире, Халльвард будет наказан – мною. Двое людей Магнуса будут стоять рядом и потом засвидетельствуют своему конунгу, что жизнь была искуплена жизнью.

– Я обещаю тебе сделать это, – сказал Гаут. – Но сперва я опущусь на колени перед Халльвардом и буду молить его о прощении.

– Молчи! – вскричал Сверрир. – Иначе я отрублю тебе руку.

Гаут сказал:

– Все, что у меня есть, к твоим услугам.

Я сходил за рогом с пивом и подал его Гауту. Тот сперва отстранился, но затем взял и медленно выпил. Постепенно на его бледном лице проступила краска, и я отметил нечто уже виденное прежде: когда Гаута обуревали мысли, он протянул вперед культю, но, увидев, что руки нет, с ошеломленным взглядом медленно поднял за рогом другую руку.

– Я сделаю так, как ты просишь, – сказал он. – Но это первый раз, когда я участвую в подлости против друга.

– Я знаю, ты будешь молчать, – отозвался Сверрир.

– Да, – сказал Гаут, – и не из-за твоей угрозы наказания, государь. А потому, что сделал выбор: спасти жизни многих, пожертвовав одной.

– В твоей голове водятся мысли, достойные конунга! – сказал Сверрир.

Гаут откланялся и вышел.

Выходя, он встретил Халльварда.

***

Вот что я помню о старом биркебейнере, увидавшем приплывший в Нидарос корабль с грузом башмаков: