Конунг. Властитель и раб

Конунг сидит у берега и ест, струги рядом на якоре. Фьорд у хребта Фимрейти сверкает, как серебряное зеркало, счастливой обладательницей которого может быть только дочь конунга. Усадьбы вокруг фьорда еще не сожжены. Но над Сокнадалем и Лусакаупангом поднимаются дымы, и кое-где загорелись леса. Легкий ветер с севера проносит запах гари. От нас всех исходит запах гари.

Но конунг ест. Он повелел накрыть на плоском камне на берегу, чтобы все могли видеть: вот поджигатель, человек с далеких островов, конунг Норвегии. Прежде он всегда ел среди своих людей. Сегодня нет. Он строго выговаривает Кормильцу, что человек, накрывающий стол для конунга, не припас ничего получше. Конунг сердито выплескивает пиво и кричит, что оно слишком слабое: разве у тебя нет чего-нибудь обжигающего губы? Но у Кормильца такого нет. Конунг орет, чтобы послали людей:

– Неужели в усадьбах Согнефьорда нет пива, я, конунг Норвегии, и не получу пива?

Никто не отвечает. Но Свиной Стефан кивает паре своих людей. Те неохотно садятся в лодку, чтобы переплыть фьорд и раздобыть еды в каком-нибудь Богом забытом дворе у подножья гор. В ближайшей усадьбе они все находят.

Никто не приближается к конунгу. Тогда он посылает за мной. Я не хочу, но подхожу. Впервые я предпочел компанию дружинников, а не его.

– Ты должен есть со мной, – говорит конунг и холодно смотрит прямо мне в лицо. Но я знаю, что под внешней холодностью конунг слаб.

Я говорю:

– Сегодня я не могу есть с тобой, государь. Я использую все свое время для обдумывания саги, которую однажды напишу…

Конунг посылает за Хельги Ячменное Пузо, тот приходит. Хельги приглашают занять место за столом конунга. Тогда я делаю доселе неслыханное и в присутствии конунга Сверрира: встаю у стола, но не разговариваю. Конунг говорит Хельги:

– Расскажи, что произошло в Сокнадале.

Хельги повинуется. Он подыскивает слова и заикается, сидит как на иголках, но конунг наслаждается каждым словом. Я вижу восторг, сочащийся из маленьких глазок Сверрира – да, маленьких; словно его веселят боль и запахи гари, крики, ненависть и проклятия.

Конунг застыл с полуоткрытым ртом. Так он никогда раньше не сидел. Всегда был предельно вежлив в каждой беседе, своим людям выказывал прохладное дружелюбие. Теперь похоже, что он глотает слова Хельги. Глотает и захлебывается, хочет еще, простоватый, как пьяный бонд, когда его рог опустел. И хохочет, видя, что Хельги страдает.

Это не мой Сверрир, это чужой, он поворачивается ко мне и грубо кричит:

– Чего ты тут стоишь?

– Я стою и обдумываю сагу, которую однажды напишу о конунге Норвегии…

Он поднимается и идет, возможно, чтобы всадить в меня меч. Так мы и стоим, глаза в глаза, а люди молча сидят вдоль берега.

Тут прибегает дозорный с хребта Фимрейти, он кричит, что во фьорд заходит чей-то флот.

***

Это я потом узнал от Эрленда из Сокнадаля, брата Хельги:

Дует ветер с моря, большой флот конунга Магнуса тяжело продвигается вдоль берега. Эрленд лежит на дне в собственной рвоте, люди смеются. Море над рифами белое, все на веслах, Эрленд из тесной долины Согна давится рвотой, но гребет. Ты, пересекший страну, чтобы узнать великого конунга Магнуса, теперь разочарован. Ты его увидел: на расстоянии ста шагов, увидел фигуру конунга в окружении стражи, услышал голос конунга, – но что он сказал и что тебе от того, что он сказал? Ты мог владеть усадьбой. Теперь ты владеешь половиной сундука. Твои ничтожные делишки оттеснены прочь тем, который не уважает тебя. Точи оружие! Шевели веслами!

Жди харчей у котла. Греби и греби, – брань и грубая речь, – мокни насквозь от морских брызг, спи на островах в прохудившейся палатке, стой в дозоре, вглядываясь в завесу дождя и тумана, и клюй носом. Таково житье у конунга Магнуса.

Ты простился в горах со своим братом, брел через пустоши на юг, в страну данов. Конунг Магнус сразу же снялся оттуда. На север, в Конунгахеллу, – но что ты там видел: стоял в дозоре. На север, в Тунсберг, – но что ты там видел: пока конунг пировал, ты стоял в дозоре. Отправились в Гимсей – ты грузил на борт точильные камни, груды камней из Телемарка, конунг взял их с собой как метательное оружие, ты грузил и получал за это брань и немного еды, – лучше, чем лежать в собственной рвоте, когда все смеются.

Прибываем в Бьергюн. Ты рвался в бой, пока корабль бороздил море. Но когда ты последним спрыгнул на землю, всех немногих людей конунга Сверрира в Бьёргюне уже зарубили. Трупы лежали на улицах, конунг Магнус велел, чтобы они лежали до следующего появления Магнуса в Бьёргюне. Пусть узнают все, кто держит сторону конунга Сверрира, что теперь ему и его людям смерть. Лежат на съедение лисам и воронам. Ты идешь по улицам и смотришь – жарко, начинают распространяться запахи, тебя рвет. Прежде ты видел смерть. Но не знал запаха смерти. Он нехорош. У одного из людей конунга Сверрира отрублена голова. Голова исчезла.