Конунг. Властитель и раб

Ранней весной Симон вновь в Нидаросе, теперь без серебра. Он объявляется в покое конунга не без гордости, и признаем, йомфру Кристин: он заслуживает всех доставшихся ему похвал. Тайные сведения, принесенные им, такого рода, что только я присутствую вместе с конунгом при рассказе. Он был в Бьёргюне. Магнус там. Симон был у Магнуса и говорил с ним. Не с глазу на глаз, но в присутствии людей. Симон пожелал конунгу Магнусу удачи в новой войне со Сверриром. Симон знает, что на стапелях в Бьёргюне строятся новые корабли. И захваченные в Нидаросе корабли конунга Сверрира тоже чинят. Людей сгоняют и заставляют упражняться с оружием. Собирают серебро – Симон смеется – и приводят коней из округи. У конунга Магнуса большие запасы зерна.

В Бьёргюне находятся и заложники, пригнанные конунгом Магнусом из Нидароса. Среди них Унас.

– Но, – говорит Симон, – это одна сторона того, что я видел.

А вот другая.

Конунг Магнус и его люди справляли Рождество в Бьёргюне. Дружина и ближние конунга пили мед, а рядовые воины нет. Им досталось пиво, чуть крепче, чем в будни, мясо в мисках и служанки, с готовностью носившие угощение, но еще охотнее взвалившие на себя иную ношу. Однако же не мед. И вмиг между знатными дружинниками и воинами простыми разгорелась перепалка.

Захмелевший Магнус, в чересчур короткой рубахе, сорванной с женщины, имени которой он, возможно, даже не знал, – должен под дождем носиться по улицам и разнимать собственное войско. Люди не слушаются. Воины нападают на хирдманов. Последние укрываются в Гильдейском доме. Воины приносят огня и хотят поджечь дом. Хирдманы вышибают дверь, выворачивают камни из коптильной печи и швыряют в темноте в пьяную толпу. В кого-то попали. Один человек умирает. Приходит конунг – уже в плаще, сорванном с одного из стражников, который тоже пьян и чуть было не влепил конунгу оплеуху. Голос конунга Магнуса посреди шума! Но что такое голос конунга Магнуса? Птичий писк в бурю, кашель из раненого горла. Это не раскатистый гром конунга Сверрира, останавливающий камень на лету и обращающий его против бросавшего. Магнус прыгает на одной ноге – так гласит молва, – потому что какой-то воин наступил ему на пальцы. Пришел Орм Конунгов Брат. Зарубил двоих, а третьего задушил. После этого в Бьёргюне стало тихо.

Приговоренные к повешению – каждый пятнадцатый из отряда, затеявшего побоище, – перед казнью говорили мало. Но с наступлением нового года многие из людей конунга Магнуса по ночам убегали.

Конунг Сверрир спрашивает Симона:

– Тебе нужно серебра?

Оба смеются, я тоже, Симон говорит:

– Я никогда не презирал земных благ, но все же думаю, что ненависть во мне сильнее тяги к богатству.

Мы соглашаемся.

– Возможно, ты однажды все-таки станешь епископом? – говорит конунг.

Симон улыбается. Даже червь бывает чувствительным.

***

Я забыл рассказать, йомфру Кристин, как однорукие близнецы Торгрим и Томас поплатились за то, что помогали конунгу Магнусу, захватившему Нидарос. Они копили в себе желчь, ибо меч конунга Сверрира в свое время покарал их. И помогали грузить на корабли награбленное добро, получив в награду пару платьев. Но Сверрир вернулся.

Мы говорили об этом, и Сверрир был не чужд мысли пойти на мировую. «Они там однорукие, – думал он, – им нужна помощь». Многие были согласны с конунгом. Но иные сказали: «Если ты, государь, встанешь на этот путь, каждый раз найдутся среди твоих людей такие, кто сочтет самым выгодным изменить. Мы узнали, что та, на ком они были женаты, – у них была общая жена, я рассказывал об этом, – указывала людям Магнуса, где в городе спрятано добро».

Тогда Свиной Стефан взялся отрубить ей руку и тем самым наказать всех троих. Она выжила, но с тех пор стала мрачной. Теперь все живущие в одной усадьбе имели на троих три руки. Когда они шли, зрелище было забавное, многие потешались.

Почему, о Боже, отвращаешь лик свой от нас в годину бедствий?

***

Халльвард Истребитель Лосей, не повешенный по требованию Магнуса, и Кормилец, следовавший за конунгом Сверриром в самые суровые годы, сидят вечером у огня и беседуют. Оба горды собой: один печет конунгу хлеб, другой обеспечивает яствами все столы в конунговой усадьбе. Они потрясены услышанным: дать дружине меду, а рядовым воинам не дать. И это на рождественском пиру в присутствии самого конунга Магнуса. Они громко смеются.

– Здесь, – говорят они, опорожняя рог, прежде чем вновь наполнить, – такого бы не случилось. Или всем меду, или никому, или по глотку каждому в войске конунга Сверрира, или все вон и отрезано: «Здесь никто не пьет!» Никогда не видали мы конунга Сверрира, пьющего втихую. Никогда никто из его приближенных не отважился делать то, чего не делал конунг. Даже в лихие годы – их было немало – конунгу часто предлагали два куска там, где другие получали один. Но он всегда отталкивал второй. Никогда не бывало, чтобы он ел, когда другие голодали.

– Поэтому он конунг Норвегии! – воскликнул Халльвард Истребитель Лосей и довольно добавил: – Он меня не повесил.