Конунг. Властитель и раб

Была осень, в горах стоял туман. Мы дошли до Босса. Здесь мы когда-то сражались; с тех пор минуло двадцать лет. Тогда у меня еще были темные кудри, а сейчас в них седина. У нас было мало еды, но конунг не хотел, чтобы мы грабили бондов. Однако не хотел он и видеть нас изможденными. В селениях у большой горы на востоке нам удалось разжиться пищей, прежде чем начать переход через горы. Конунг спросил у старика, не может ли он попросить у бондов еды для нас. «Но серебра в поясе у меня больше нет, » – прибавил конунг. Старик взял с собой нескольких наших людей и ушел, а потом они вернулись с едой на все войско. Конунг сел вкусить пищу вместе со стариком.

Мы не знали, кто он. Прошел слух, что сама святая Суннива будто бы пришла к нему в ту ночь, когда горел Бьёргюн, и вывела его из огня живым и невредимым. Но никто не знал этого в точности. И никто не спрашивал об этом. Но я верю, – только молчи об этом, ибо не подобает распространяться о вере другого человека, пока тот не увидит воочию истины, – я верю, что это был ангел, посланник Божий, в образе старика, который провел нас через горы.

Он знал каждую тропку. Но когда мы, осмелев, спросили, откуда он знает все эти долины, реки и ручьи, если сам он живет под Бьёргюном, – он лишь улыбнулся в ответ. И промолчал. Походка его была легкой. Небольшая бородка, ухоженная, белоснежная, и говор, который не походил ни на западные, ни на восточные наречия страны.

В горах был туман. Мы все поднимались и поднимались к вершинам. Люди осунулись, устали, но никто не падал. Позади всех брел Свиной Стефан: он был хёвдингом над жестокими воинами конунга Сверрира. Однажды вечером, остановившись на ночлег, мы уже укладывались спать и развели костер, чтобы не замерзнуть. Тогда старик подошел к Свиному Стефану и без всякого спросу вытащил меч у него из ножен. И возвратил меч ему. В том пути меч больше не послужил Свиному Стефану оружием убийства.

Тяжел был переход через горы. С нами была Халльгейр Знахарка. Она вышла замуж за Хагбарда Монетчика, но баглеры спалили их дом в Нидаросе, и сам Хагбард сгорел живьем. А она доплыла на шхуне с севера до Бьёргюна, и ее нежные руки и снадобья служили теперь нам большим утешением и опорой. Она шла вместе с нами через горы: старая женщина в мужской одежде, выносливее многих молодых парней. Вечерами они выстраивались к ней в длинную цепочку: люди с ожогами, рублеными ранами, страдающие недугами. Она доставала из тяжелой сумы, которую носил за ней мальчик, мази, отвары и снадобья, мазала нас, читала над нами – и мы жили.

Когда туман сгущался, конунг перекликался с нами. Хёвдинги каждого отряда отвечали друг другу по цепочке. Сперва слышался голос конунга – сильный, красивый, проникающий всюду, до последнего воина. Потом начинали перекликаться остальные: голоса их были грубые, хриплые, усталые, тонкие, слабые. И между нами росло согласие, подобного которому я не припомню.

Начинался дождь. Последним в цепочке шел Свиной Стефан.

Мы все шли и шли, шаг за шагом, и горы казались нам вечными, йомфру Кристин, как мечты юноши о любви! Холм за холмом, час за часом, день за днем. И крутые вершины, которые угадывались в тумане. Так было в горах.

Оклик конунга. Ему отвечают другие. Мы идем и идем вперед.

Мы спускаемся в долину и приходим в Упплёнд.

Здесь он покидает нас, старик с запада. Кто он был и куда исчез, я не знаю; никто не знает. Но я продолжаю верить теперь, как и тогда. И все верили, как я.

В один прекрасный день мы вновь оказались в Нидаросе.

***

В ту зиму в Нидарос пришло известие о том, что папа в Ромаборге велел зачитать свой интердикт о короле Сверрире с алтаря главного собора. И архиепископ Эйрик, слепой душею, сделал то же самое в Лундском соборе. Интердикт означал, как ты знаешь, йомфру, что не только воины конунга Сверрира, но и каждый, кто не выйдет на конунга с оружием в руках, – попадут в ад.

Тогда конунг приказал людям из Нидароса и окрестных селений собраться в церкви Христа. Было солнечно в то воскресенье, и стоял сильный мороз. Дыхание людей поднималось белыми клубами к церковным сводам, но вскоре люди согрелись и перестали притаптывать ногами. Вошел конунг.

Вошел он молча, просто одетым. Волосы были подстрижены и расчесаны, одежда на нем была серого цвета. Никакого меча у пояса, никаких охранников. Те немногие священники, которые еще оставались в Нидаросе, были приглашены в церковь. Но конунг прошел мимо священников. Он не смотрел на них.

Он взошел к алтарю, где стояла рака с мощами святого конунга Олава. Пал на колени и помолился. Затем поднялся и оглядел собравшихся.

Так он стоял некоторое время – крепкий, приземистый человек. Плечи его еще не согнулись. И голова все так же гордо сидела на плечах. Волосы поседели, а глаза по-прежнему ясные, и если в них и таилась скорбь, то сегодня она была незаметна. Потом конунг медленно снял с себя одежду. Он тихо произнес: