Конунг. Изгои

Он говорит, что теламёркцы должны первыми переправиться ночью через устье. Здесь их не знают, если они встретят местных жителей, скажут, что едут в Нидарос, чтобы поступить на службу к ярлу Эрлингу. В нашем же войске много людей из этих мест. Их легче узнать.

К нам подходит один из стражей и докладывает, что Хрут, предводитель теламёркцев, хочет поговорить с конунгом. Хрута сопровождает Гудлауг. Хрут — старый, Гудлауга скорее можно назвать молодым. Хрут мне нравится — я немного знаю его, — он слепо ненавидит ярла Эрлинга, и это мне по душе. Мне он кажется честным. Правда, он не слишком умен. Конунг тоже расположен к Хруту. Но вид Гудлауга не радует ни конунга, ни меня.

Они сообщают неприятную весть. Теламёркцы отказываются первыми переправляться ночью через устье реки.

Мне уже случалось видеть, как конунг, сознававший свою силу, прогонял тех, кто не повиновался ему, я видел, как он убил человека, который ослушался его приказа, и затоптал конем двух других. Но нынче он не способен на такое. Мы сидим, скрытые лесочком, перед нами устье реки и фьорд. Нас никто не слышит. Хрут и Гудлауг застали конунга врасплох.

Он спокойно выслушивает их и спрашивает, по какой причине они отказываются первыми переправляться через устье. Причина проста: когда мы покинули Сокнадаль, у теламёркцев было меньше лошадей, чем у нас. Многим из них пришлось ехать не спереди, а сзади, четверо из них упали. Двое все-таки остались в живых, но двое погибли. Это Коре из Фрёйланда и — я только тут узнаю об этом — его старший брат Торбьёрн.

— Нельзя к одной несправедливости прибавлять другую, а именно так и будет, если ты пошлешь нас первыми через реку, — говорит Хрут.

Гудлауг гневно вскакивает, конунг быстро, но дружелюбно, заставляет его снова опуститься в вереск, чтобы нас не увидели с того берега, если там кто-нибудь есть. Гудлауг сжимает кулаки, он готов ударить конунга. Но конунг отталкивает его, он держит себя в руках, не позволяя себе даже покраснеть от гнева. Слегка склонив голову, он велит Гудлаугу сесть рядом.

Гудлауг подчиняется. Но ворчит.

— Значит, вы считаете, что я поступаю несправедливо по отношению к вам? — спрашивает конунг.

— Да, — отвечают они и хотят снова повторить то, что уже сказали. Конунг прерывает их — он уже знает их доводы, а сейчас неподходящее время, чтобы высказывать свое мнение больше, чем один раз. Он прикрывает рукой глаза, как будто думает, но, по-моему, он просто хочет выиграть время и сделать вид, что ищет справедливое решение. Когда Гудлауг — он некрасив, на подбородке у него шрам от меча — хочет заговорить, конунг опережает его:

— Я с вами согласен, — говорит он. — Отряд Йона из Сальтнеса первым переправится через реку.

Конунг умен: если он и теряет что-то, уступив требованию теламёркцев, то приобретает больше, проявив полное спокойствие и достоинство. Однако Гудлауг чувствует, что сейчас превосходство на его стороне и требует большего. Может, я ошибаюсь, но, мне кажется, Хруту не нравится поведение Гудлауга. Думаю, он считает такое поведение неумным и неуместным. Гудлауг говорит:

— У тебя, конунг, есть несколько самострелов, у нас — нет. Половину самострелов ты должен отдать нам.

Мне хочется вскочить, но я сдерживаюсь, глаза конунга темнеют. Я знаю, что случилось бы, если б мы находились в таком месте, где он мог бы свободно показать свою силу, собрать людей и покарать непокорных у всех на глазах. Но сейчас это невозможно. Поэтому он говорит Гудлаугу, не стараясь изобразить дружелюбие, которого не чувствует, — он просто платит нужную цену, хотя радости ему это не доставляет, — он дает Гудлаугу понять, что требование его глупо и что тот, кто вынужден платить, куда умнее его.

— Отнять у человека оружие, которым он уже владеет, не может никто, даже конунг. Он просто откажется отдать его, и будет прав. Другое дело, отнять оружие у того, кто не употребил его против врага. Нельзя отнять оружие у доблестных воинов, не восстановив одну часть войска против другой.

Но ты, я вижу, стоишь на своем. Говоришь, что уведешь своих людей, если мы не выполним твоего требования. Ты удачно выбрал время. Мы должны выйти отсюда до полуночи. Я это знаю. Ты — тоже. Потому ты и пришел сейчас ко мне. Но самострелов ты не получишь.

Зато я предлагаю тебе другое. Когда мы победим, — если победим, а это зависит также от твоих людей и от тебя, — наше войско будет вооружено куда лучше. Сейчас у нас есть ближняя дружина, но нет большой дружины. После победы в Нидаросе, — если мы победим, — у нас будет и большая дружина. В такой дружине должен быть конюший. Ты будешь конюшим, Гудлауг. А сейчас ступай. И живи с честью или погибни без позора.

Гудлауг ушел. Хрут тоже. Он был старше, и ему все это не понравилось.

***

Я спросил у конунга:

— Разве ты не обещал Йону из Сальтнеса сделать его конюшим, когда настанет время собрать дружину?

— Обещал, но сейчас у меня нет выбора, — ответил конунг.

Вскоре пришел Йон.

— Это правда, что я слышал? Гудлауг говорит, что ты обещал сделать его конюшим. Прежде ты обещал сделать конюшим меня.

— Это верно, — сказал конунг.