Конунг. Изгои

Мы постараемся незамеченными пробраться в Нидарос, как ты сказал, государь. Если нам не изменит удача и святой конунг Олав будет больше на нашей стороне, чем на его, то я уверен, что его архиепископский престол опустеет еще до наступления ночи. Самое лучшее, если он умрет, но, если он окажется нашим пленником, есть способ помочь ему перебраться в иной мир.

Он ничего не потеряет от этого путешествия.

Ведь он сам говорит, что иной мир лучше этого.

Сигурд ушел от нас. Все эти дни у него шла носом кровь, и он был бледней, чем обычно.

Позже, йомфру Кристин, я познакомился с архиепископом Эйстейном. В моей памяти он остался как благородный человек.

***

Конунг спросил, известны ли мне сомнения Фомы Неверного, который, чтобы поверить, хотел вложить палец в раны от гвоздей на руках Спасителя.

— Во мне, — сказал он, — живет и Петр Скала и Иуда Искариот, но сомнение — не частый гость в моем сердце. Нынче я пригласил его к себе.

Если мы на своих жалких кораблях войдем во фьорд днем, горожане вскоре узнают, что конунг Сверрир со своим разбойниками снова направляется в Нидарос. Но станут ли они сражаться с нами? Скорей всего они расколются на два лагеря. В прошлом году, когда мы были в Нидаросе, у нас были там и друзья и враги. Может, на нашей стороне окажется больше людей, чем на стороне ярла Эрлинга? И кто будет подстрекать к борьбе тех, кто относится к нам недружественно? Если людей ярла в городе нет, кто, кроме архиепископа Эйстейна, сможет сделать это? Но захочет ли он?

Может, нам все-таки следует войти во фьорд днем? Щиты опущены, мечи вложены в ножны, мы не будем петь Господи, помилуй! — это выглядело бы лицемерием. Нет, нет, мы войдем тихо, на веслах, сойдем на берег, и расположимся там, никого не трогая, а через день или два с достоинством, без лести, однако с вежливым поклоном, один из моих людей отправится к архиепископу и скажет: Конунг Сверрир хотел бы поговорить с тобой, архиепископ Эйстейн, у алтаря в церкви Олава Святого, если ты окажешь ему эту милость…

Как думаешь, он примет меня?

А что, если горожане встретят нас с оружием? Мы ведь тоже не безоружны? Я думаю, что хоть нас и немного, но после сражения, буде оно состоится, нас все-таки окажется больше, чем их! Вряд ли архиепископ захочет бросить в сражение своих дружинников! Он умный человек и не захочет разом потерять все.

— Или, — конунг взглянул на меня, — он все-таки ввяжется в сражение?

— Не знаю, — сказал я.

— Но мне важно знать это! — воскликнул конунг. — Разве я не такой же, как вы, разве я тоже не пас коз и не ловил птиц? Но мне важно это знать! Аудун, что мне делать?

Он склонился ко мне и заплакал.

— Мой отец жив или нет? — спросил он.

— У тебя дома есть два малолетних сына, поэтому ты богаче меня, — ответил я.

— Конунг всегда беден, — сказал он.

***

Страсть помучить себя заставила конунга заговорить о моем добром отце Эйнаре Мудром:

— Я так завидовал, когда видел вас вместе на пустоши, он шел впереди, ты — сзади, две темные фигуры на фоне неба и облаков, иногда он нес на плечах ягненка, а ты бежал за ним, как подобает послушному сыну. Я слушал его приятный голос в те годы, когда работал в епископской усадьбе и ел за столом епископа, а твой отец приходил к нему в гости. Я понимал, что у меня не могло быть такого доброго и любящего отца. И не было.

Когда он толкует сон, он заглядывает в сердце человека. Случается порой, правда, редко, что Всемогущий использует сон как инструмент, позволяющий истине спуститься с небес к нам, недостойным, и таким образом указать нам путь. И потому твой добрый отец Эйнар Мудрый служит не только людям, но и Богу. Ведь он толкует не только загадки человеческого сердца, но отчасти и самого Господа Бога. И я не мог не любить его.

Помню я и твою добрую матушку фру Раннвейг, и ее смиренную любовь к своему мужу и повелителю. Эйнар говорил, что ему редко приходилось ее наказывать, он мудро руководил ею и воспитал тебя правильно мыслящим человеком. Меня часто удивляло, что он при всем том обладал и незаурядной мужской силой. На вид он не выглядел сильным. Нет, не выглядел, он был чуть косоват — одно плечо чуть выше другого и голова наклонена, словно он ожидал, что его сейчас ударят. Но я не знаю другого человека, способного проявить такую же силу и мужество, как твой добрый отец Эйнар Мудрый.

Понимаешь ли ты, Аудун, какую зависть испытывала моя жалкая душа и какую муку терпело мое сердце? Их могла победить лишь воля, более сильная, чем моя.

— Что ты думаешь об архиепископе Эйстейне? — спросил он и взял меня за край плаща.

Кончилось тем, что мы плывем в Нидарос при свете дня, мужество покинуло наших людей. Сигурд сказал с горечью в голосе:

— Это люди без конунга, и конунг без людей.

Лицо Сверрира омрачало тяжелое сомнение.

***