Конунг. Изгои

Мы поняли, чего он хочет, и я снова пошел советоваться с конунгом. Конунг был уверен, что Бог счел бы преступлением, если б мы помогли раненому расстаться с жизнью до того, как пробьет его час.

— Но было бы еще хуже, если б мои люди начали опасаться, что то же самое может случиться и с ними, — сказал он.

— Ты прав, — согласился я.

— Не знаю, — вздохнул он. — Но так должно быть, даже если я не прав.

Я вернулся и передал слова конунга. Мы подняли раненого на лошадь. Эрлинг сын Олава из Рэ вызвался ехать в седле позади него и поддерживать, чтобы он не упал. Мы попытались выпрямить ему голову, чтобы кровь текла не так сильно, но она все время валилась набок. Эйнар Мудрый привязал его за шею к шее лошади куском полотна, но тогда кровь потекла по лошади, она захрипела и начала лягаться. Кровь раненого набежала и в башмак Эйнара Мудрого и оттуда капала в вереск.

Шел частый дождь, было пасмурно. Нас было еще две с половиной сотни, а может, немного больше, сорок человек, погибших в сражении, мы поспешно перенесли на кладбище. Все собрались там и молчали. Лишь время от времени кричал телохранитель, висевший на лошади. Голос у него не пропал, но произносить слова он не мог.

Вильяльм нашел пятерых проводников, которые должны были проводить нас назад через горы. Каждый из них получил по две серебряные монеты и по мечу. Они наклонили головы и поблагодарили нас — радости они не испытывали, но понимали наше положение.

Цепочка лошадей и людей растянулась по долине. Врага мы больше не видели, наше доброе оружие отбило у него охоту преследовать нас. Нас ждали горы и зима, храбрые воины возвращались побежденными и понимали: надо перевалить через горы или умереть.

К вечеру раненый стал кричать громче. Сперва он молчал, но чем дальше мы углублялись в Раудаль, тем громче он кричал. В усадьбах не было видно ни одного человека, хозяева заперлись в домах и дрожали. Но мы ни к кому не вламывались, мы молча ехали мимо, а раненый все кричал и кричал. Вечером его крики ослабели. Эрлинг сын Олава из Рэ, сидевший за ним на крупе лошади, был весь в крови.

С наступлением темноты телохранитель умер. Мы заночевали в том месте.

Похоронили его в каменной россыпи. Бернард совсем обессилел, и конунг сам отслужил панихиду по усопшему. Голос у него был, как всегда, приятный, он с прежней силой проникновенно произносил слово Божье, но радости в его голосе уже не слышалось.

Йомфру Кристин, если бы ты знала, сколько берестеников лежит в каменных россыпях по всей стране, у нас часто не было сил, чтобы довезти их до освященной земли. Но, думаю, Сын всемогущего Бога и Дева Мария все-таки оказали им свою милость, независимо от того, отпевал ли их в последний путь голос конунга или чей-то другой.

От заката и до рассвета дождь не прекращался, и с гор дул холодный ветер. Мы почти не спали.

***

На другой день пошел снег, мы поднялись так высоко, что деревья здесь уже не росли, горы были голые. Мокрый снег налипал комьями на копыта лошадей. Время от времени мы постукивали топорами по копытам, чтобы сбить снег. Я до сих пор слышу это легкое постукивание топоров о железные подковы и хлюпанье падающего снега. Длинная цепочка людей, одни, бранясь, садились на лошадей, другие, напротив, слезали. Через несколько шагов снег снова налипал на копыта. Люди загораживали дорогу друг другу, лошади — лошадям. С лошади на землю, с земли на лошадь. Из-за густого снега мы не видели ни гор, ни друг друга. От нас шел пар, лошади были мокрые, некоторые падали и мы с трудом поднимали их на ноги. Берестеники, привыкли орудовать лезвием топора, теперь им пришлось орудовать обухом. Опять и опять, а снег все летел и летел.

Во время этого бесславного пути назад многим хотелось лечь в снег и заснуть.

***

Когда мы поднялись на голое нагорье, снег усилился. Теперь он был уже не мокрый и не налипал на копыта. Мы ежились, пытаясь укрыться от него за спинами лошадей, отворачивали от него лица. Лошади не хотели идти против ветра, мы подгоняли их криками и ударами. Я ехал рядом с Эрлингом сыном Олава из Рэ. Он сказал, что его штанина, промокшая накануне от крови раненого, примерзла теперь к крупу лошади. В конце осени дни короткие, мы пользовались дневным светом и ехали без отдыха и без пищи от рассвета до сумерек. Но больше всего и люди и лошади страдали от жажды, из-за густого снегопада мы не могли найти воду, ручьи и озера замерзли. Днем я плевал кровью.