Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

Я решил порадовать официанта и заказал порцию виски со льдом. Это довольно дорого. Но даже этим я не заслужил улыбки потомка конкистадоров.

Он принес мне виски в большом толстого стекла стакане, на дне которого плескалась искомая порция виски.

Я стал пить его очень мелкими глотками, посматривая вокруг себя. И тут я увидел ее. Вернее, сначала я увидел их обоих. Всю пару в целом, так сказать…

Они сидели в углу помещения, за самым дальним столиком. Мужчина и женщина. Обоим лет по тридцать. Может быть, мужчина чуть постарше, но ненамного во всяком случае. Перед ними стояли стаканы с вином, но они сидели застывшие и молчаливые.

Он был одет в белый костюм и белую рубашку без галстука с расстегнутым воротом, а она — в простое платье серебристого цвета.

Они привлекли мое внимание потому что разительно отличались от остальных присутствующих. Все тут были очень разными, и выглядели по-разному и даже вели себя не одинаково. Но у них было нечто общее — веселье и беззаботность. Тут все были отдыхающие на курорте, а это придает нечто общее всем людям без различия национальности и социального положения.

Испанцы оживленно и озабоченно что-то говорили друг другу, итальянцы суетно щебетали, французы стреляли глазами в соседа, немцы осоловело блаженствовали… Но у всех на лицах был написан некий покой и полное отсутствие тревоги. Тут был курорт…

Сидящие же за крайним столиком мужчина и женщина выглядели подавленно. Они были растеряны, потеряны… Они молчали и смотрели друг на друга, как будто хотели что-то сказать, и не могли.

Женщина была очень красива. Она была блондинка, но не крашеная, а натуральная. И волосы ее были иной фактуры, чем у русских или немецких блондинок. Они были такие золотистые, но отливали скорее темной медью… Они толще, грубее. Я подумал о том, что на ощупь они наверняка очень жесткие. У наших блондинок такого не бывает…

Блондинка с жесткими волосами. Они тяжелыми прядями падали на плечи. Лицо было довольно смуглым и чувствовалось, что это не от загара.

Мужчину сразу я не рассмотрел. Это естественно, не правда ли? Потом все же обратил на него внимание. Высокий, брюнет, с карими быстрыми глазами.

Было что-то неуловимо беспокойное, тревожное в этой паре. Они сидели тихо и спокойно. Иногда говорили друг другу что-то, но короткими, отрывистыми фразами. Чувствовалось, что они тут не отдыхают, а погружены в некое ожидание, или выполняют какой-то обязательный ритуал…

Потом они вдруг сказали что-то, засмеялись и их глаза на секунду стали добрыми и сердечными. Видно было, что этих двоих многое привязывает друг к другу, и им есть что друг другу сказать. Вот только беспокойство заставляло каменеть их лица и придавало принужденность позам и жестам.

— А вот и соотечественник. Привет, — услышал я сзади себя женский голос и, обернувшись, увидел Люсю — жену вечно пьяного Вити. Она была не одна, ее сопровождал Федя. Теперь, когда я уже знал от Германа о том, что Федя не бедный родственник, а охранник, я перестал ему сочувствовать. В конце концов он знал, за что работал и принужден был вечно быть рядом с этой отвратительной парочкой. Пусть и он не даром, не зря зарабатывает свои деньги…

— Как жизнь? — спросила Люся развинченным голосом, взбираясь на высокий трехногий стул рядом со мной.

На ней была майка с яркой маловразумительной надписью на английском языке и короткая юбка, открывавшая ее тощие кривоватые ноги.

«Да, не повезло миллионеру с женой, — подумал я о Вите. — Впрочем, кто же знал? Он наверное, женился на ней, когда никому и в голову не могло прийти, что эта ничтожная пьянь станет таким большим человеком… А когда он изловчился и стал-таки миллионером, было уже поздно. Люся уже стала женой и успела родить сына — этого мальчика с глазами убийцы… Куда же теперь ее девать? Хоть и страшна, а все же привычна»…

— Жизнь хороша, — коротко ответил я. Мне стало досадно, что они притащились сюда. Разве я их приглашал присоединяться ко мне? Ну и что из того, что я тоже русский? Оставьте меня в покое!

— Чего один скучаете? — спросила меня Люся игривым голосом и покачала головой с блестящими глупыми глазками: — Тут столько девушек, а вы — одинокий мужчина.

Надо было ее как-то осадить… Наверное, это жестоко, но мне захотелось сказать этой болонке что-нибудь неприятное.

— А где ваш супруг? — нашелся я. — Что он оставил вас в одиночестве?

Это был удар ниже пояса. Потому что понятно было, что Витя давно и глубоко пьян и сейчас валяется в пьяном безобразии в своем комфортабельном номере и храпит, как животное.

Но на Люсю это не произвело никакого впечатления. То ли она привыкла к такой жизни, то ли вообще считала поведение своего мужа нормальным и вписывающимся в рамки общепринятых норм, но она спокойно, не моргнув глазом, ответила:

— Да он, сволочь такая, спать завалился. Ублюдок, сукин сын. Нализался, как сапожник.

Для нее все было просто, и мое изощренное коварство ее не тронуло.