Концерт

Еще со времен Ярослава
Над светлой водой Муховца
В жару привечала дубрава
Охотника, смерда, гонца.

И князя со славной дружиной,
Купца из заморских земель…
В затоне желтели кувшинки
И тыкались рыбы о мель.

А ночью над сонным причалом
Крик выпи будил тишину
И зыбь осторожно качала,
Как будто младенца, луну.

Земля эта слышала стоны
И палицы, и тетивы,
Хазарских подков перезвоны
И песни янтарной Литвы.

И польской мазурки веселье
В таинственном блеске свечей,
И шляхты надменной похмелье
Под лязг кровожадных мечей.

Земля эта все испытала:
И срам поражений, и бред
Бесчисленных битв, и опалу,
И славу державных побед.

Но то, что уже неизбежно
Ей вновь испытать предстоит,
Страшнее чащоб беловежских
И в прошлое канувших битв.

………………………………….

Сорок пятая немецкая дивизия —
Тысячи касок на головах,
В которых мысли только о провизии
И о прочих трофейных дарах.

Прославленная дивизия сорок пятая…
Под твоими сапогами стонал Париж,
А Варшава от прицелов твоих попрятала
Мальчишек и голубей спугнула с крыш.

Но все это было репетицией генеральной
Перед спектаклем под названием:
«Совершенно секретно»…
Главный режиссер мнил себя гениальным
И ждал, когда же наступит лето.

Чтобы на фоне естественных декораций —
Синей реки и зеленого леса,
Да птичьей морзянки, маскирующей рацию,
Распахнуть, как занавес, дымовую завесу.

Брест одноэтажный, как на ладони,
Сладко потягивается во сне…
Еще мгновение — и он застонет,
И станет метаться в каждом окне.

Вздрогнет полураздетая крепость:
— Провокация или война?..
Уже незачем разгадывать этот ребус,
Когда рухнула казарменная стена.

Когда из дымящихся серых развалин
Выползают полуживые тела,
На которых с картины взирает Сталин,
Самодержавным взглядом орла.

Кто-то, умирая, зовет маму…
Кто-то застегивается на ходу.
… Майор Гаврилов, принимай команду!
Больше некому в этом аду.

По разбитым клавишам и цимбалам,
По горящим нотам —
Быстрей! Быстрей! —
Комиссар Фомин уводит в подвалы
Обезумевших женщин и детей.

«Хэнде хох!..
Капут, Россия…
Как удирают твои войска!
Новый порядок наводят силой,
Чтобы держался не годы — века.

У Красной Армии сверкают пятки
Уже под Смоленском…
И лишь цитадель
Все еще с нами играет в прятки,
Грозный корабль посадив на мель.

В Берлине наспех печатаются билеты
В Большой театр на торжественный вечер…
Послушай, крепость, сопротивление нелепо,
Когда защищаться тебе больше нечем!»

…. Но, стиснув зубы, молчат казематы.
И даже люди молчат в бреду.
Вот только очередь автоматная
Порою выругается в темноту.

Ни детских слез, ни женской истерики,
Хотя животы, как обоймы, пусты…
Но для белого флага здесь нет материи —
Белье изорвано на битвы.

Немцы думают:
Все подохли —
И боязливой трусцой бегут
К стенам, где распластавшись под окнами,
Гортанно выкрикивают:
«Рус, капут!»

Но в этот миг, не зная пощады
Из преисподней подвального мрака
Майор Гаврилов с небольшим отрядом
Бросается в штыковую атаку.

Как скорлупа, о немецкие каски
Трескаются ореховые приклады.
Но штыки в мундиры входят, как в масло, —
И это похлеще Дантова ада.

Головы гудят, точно с похмелья,
Мольба и ругань сливаются в крик…
Обороне уже четыре недели —
А вы рекламировали «Блиц криг».

Не подтвердится прогноз похода:
Вместо солнца — свинцовый дождь.
В разгаре июля сорок первого года
Сорок пятую армию пробирала дрожь.

На церковной стене штыком изуродованным
Неизвестный солдат нацарапал едва:
«Умираю, но не сдаюсь.
Прощай, Родина!» —
И навеки уткнулся в эти слова.

А таких бойцов было три тыщи,
Но сколько осталось неведомо никому…
В пустых бойницах ветер свищет,
И ухают совы в кромешную тьму.

Три тысячи воинов в океане вражьем…
Но сказал комиссар им, примерно так:
— Связи нет и не будет.
Но крепость наша
Станет драться, как славный крейсер «Варяг».

«Наверх вы, товарищи…» —
И поползли
Из черного зева сырых подземелий
Все те, что биться еще могли,
И те, что держались уже еле-еле.

«Гвозди бы делать из этих людей…» —
Мой друг написал о таких же героях.
А я бы сказал:
«Они крепче камней!
Из них бы гранитные крепости строить».

… Но тут приказ пришел из Берлина:
— Что вы торчите у руин разбитых?..
Разровняйте их поскорее минами
И прекратите эту волокиту.

Целый день палили из минометов,
Каждый кирпич превратив в мишень.
И к вечеру так были измотаны,
Что даже поужинать стало лень.

Но назавтра с ужасом суеверным
Увидели, как в предрассветном мареве
Бьется, как флаг, и бьет по нервам
Клочок окровавленной марли.

Танкист, мечтавший стать поэтом,
Свою повязку сорвал с груди
И ночью, выскользнув незаметно,
К водосточной трубе ее прикрутил.

Истекая кровью, приполз в подвал
И в старом блокноте, уже в бреду,
Последнее двустишие написал:
«Родина, верь!
Враги не пройдут…».

Ему было всего двадцать семь,
Как и поручику Тенгизского полка,
Но он так и не увидел совсем
Ни одного напечатанного стиха.

А немцы уже пробились в костел,
Где из нот, разбросанных ветром,
Развели громадный костер
Швыряя в него сонаты и менуэты.

Вальсы Штрауса обуглились дочерна…
Фуги Баха вспыхнули заревом.
А на рояле какой-то ефрейтор спьяна
Автоматичными очередями гаммы наяривал.

Барабаны были штыками исколоты,
Как животы беременных женщин.
И скрипичные струны вспороты осколками,
Будто вены у сумасшедших.

Бравый унтер вниз головой
Подвесил кошку, орущую от боли,
Подыгрывая ей на гармошке губной
Незамысловатую польку.

«Ахтунг! Ахтунг!
Париж и Вена,
Смоленск и Киев,
Знаете ли вы,
Что похоронный марш Шопена
Мы приберегли для Москвы?..»

…Но вдруг из невидимого подвала,
Как будто из самого чрева земли,
Звонко полковая труба заиграла
И хриплый голос скомандовал:
— Пли!

И вновь из небытия, из праха,
Из немыслимых тайных нор
Возникли тени, не знающие страха,
И врага расстреляли в упор.

Петя Клыпа, раздувая щеки,
Дул в мундштук из последних сил…
Час ли, день ли?
Он сбился со счета
И от перенапряженья осип.

Левой рукой зажимая рану,
Правой в бубен колотил Саид:
— Дам-дада-дам…
Отпевать еще рано
Крепость, где музыка громко звучит.

…Страшный концерт между смертью и жизнью.
Дирижерская палочка в мертвой руке,
Как будто ветка сирени душистой,
Засохла, застыв в последнем рывке.

Славный концерт между жизнью и смертью…
Гарнизонный Гамлет с гранатой в зубах,
Долгожданную цель наметив,
Затаился в пяти шагах.

Генерал СС закурил папиросу,
К дымящимся развалинам повернув лицо…
Быть иль не быть?..
Больше нет вопроса, —
Подумал Гамлет, выдергивая кольцо.

Все тише и тише…
Шепотом почти.
Уже невнятно, едва-едва
Последний звук задрожал и стих —
И сразу в казематах сгустилась тьма.