Контрольный выстрел

— Саша, дорогой мой, — закряхтел Валентин Дионисьевич, забираясь в машину, — ну скажите вы мне на милость: куда я должен тратить деньги, которые мне были так необходимы когда-то в молодости и не представляют ни малейшей ценности теперь? Хотя, впрочем, одну ценность они представляют-таки: даруют свободу передвижения. Но ведь и эта свобода не вечна, друг мой. Так что оставим наши счеты. Я действительно искренне рад помочь вам. Не напрашиваясь ни в друзья, ни, помилуй Бог, в наставники… Вы мне, Саша, показались симпатичны еще там, в Москве. Понравилось, что Феликс вас как-то сразу отличил и приветил, а ведь в нашей компании случайные люди, как правило, не задерживаются, знаете ли… И то, что вы его Маркушей называете, а меня — ВДП, тоже, замечу без ложной скромности, говорит о том, что не так уж безнадежно заканчиваем мы свое пребывание в этом мире… Но самое главное, вероятно, заключается в том, что я помню, как вы, не рисуясь и не раздумывая, тяпнули тогда с нами под селедочку стаканище этой превосходной, плохо очищенной, сиротской нашей, расейской водки… Батюшки мои, совсем старым становлюсь! Да как же это я забыл поинтересоваться у доктора, можно ли вам принимать-то? Ведь он больше про режим говорил… Вернемся, спросим?

— Да ну что вы, Валентин Дионисьевич, какие еще вопросы?

— А новое — хо-хо! — растормаживание не произойдет?

— Полагаю, не должно, — рассмеялся Турецкий.

— Ну тогда вперед, ибо иных дел у нас с вами в городе сегодня не предвидится. Уик-энд, друг мой, кончится только завтра.

5

В Москве уже начиналась паника. Меркулов, услышав Сашин голос, долгую минуту не мог прийти в себя, а затем разразился гневной тирадой, смысл которой заключался в том, что постоянные фокусы, граничащие с полной безответственностью, однажды сделают свое черное дело, но он, то есть Меркулов, не желает принимать участия в этом отвратительном процессе морального падения, вернее, распада человеческой личности…

— Все, Костя? — решительно перебил его Турецкий.

— А что, мало?! — взъярился тот.

— Я к тому, что звоню сейчас по домашнему телефону постороннего для нас человека и не желаю наматывать ему лишние минуты. Поэтому слушай… Да, кстати, твой телефон не прослушивается?

— Нет.

— Почем знаешь?

— Вчера грязновские ребятишки смонтировали мне тут одну штучку, которая мгновенно реагирует на посторонние включения. Короче, что случилось?

— Без подробностей, Костя. Несмотря ни на что, жив и снова чувствую себя вполне работоспособным. Здесь более суток всерьез интересовались всеми, понимаешь меня? — всеми без исключения нашими делами. Денис вылетел?

— Да. Грязнов созвонился с твоим приятелем. Он и заявил в полицию.

— Очень хорошо. Сегодня кончаю приходить в себя и завтра с утра еду к твоему приятелю. К сожалению, тебе придется выдать ему звонок или что-нибудь вроде факса, поскольку у меня при себе, понимаешь? — ни денег, ни документов. Ты оказался прав, передав необходимое Денису. Значит, Равич его сегодня встретил? Это хорошо. Пока постараюсь продержаться на его финансах, но нужна помощь, Костя. Запиши телефон, по которому найдешь меня в течение… — Саша посмотрел на Пушкарского, делая вид, что он не прислушивается к телефонному разговору, и спросил: — Валентин Дионисьевич, могу я вам надоедать в течение… хотя бы пары суток?

— Не возражаю и против недели, но потом я вынужден буду вас оставить, а вы живите тут сколько нравится.

— Спасибо… Костя, я, конечно, нахал, но на пару-тройку дней напросился. Это до разговора, естественно, с Денисом. Поэтому запиши номер телефона… Из конторы не звони, там все насквозь прослушивается. Имею информацию. Все, Костя. Не забудь уточнить у академика, кажется, лепим в десятку. Звонить смогу только поздно вечером. Привет.

— Извините, Александр Борисович, если не жгучая тайна, утолите интерес, с кем беседовали.

— С заместителем Генерального прокурора России Константином Дмитриевичем Меркуловым, Маркуша его, кстати, хорошо помнит, Костя тоже учился у него, но лет на десять раньше меня.

— Да тесен мир… Судя по вашим репликам, он неплохой человек?

— Отличный, — убежденно сказал Турецкий. — Только не могу иногда понять, как он может мириться с… со всякой поганью!

— Узнаю запал, — вздохнул Пушкарский. — Вот и мы, бывало… Пока колер, так сказать, собственной шевелюры не сменился… Конформизм и дипломатия — как бы две полярности обывательского взгляда на мир. Иногда они даже тесно сплетаются друг с другом, но ведь вы знаете из истории, все равно, в конце концов, за одно — расстреливали, а за другое — давали ордена. Хотя, в сущности, они так близки, так похожи. По молодости нетрудно и спутать… Только тяжелый опыт… Однако что это я стал вам зубы заговаривать? Имею предложение, дорогой мой. Вы сейчас отправитесь в ванную, а я вам приготовлю чистое бельишко. Майн, знаете ли, хоть и чистая река, но тем не менее. А завтра, полагаю, мы сможем с утра пораньше приобрести вам нечто подходящее, пока ваш костюм приведут в божеский вид. Вы какой тип одежды предпочитаете?

— Самый примитивный, — усмехнулся Саша. — Дома в джинсах хожу.