Контрольный выстрел

В это время приятный женский голос объявил по радио: «Господина Грязнова, прибывшего рейсом из Москвы, приглашаем подойти к справочному бюро номер семь». Молодой человек вскинул голову, словно хотел узнать, откуда прозвучал этот мелодичный призыв, затем встал, положил рядом с чашечкой пятимарочную монету, и, взяв свои вещи, слегка склонил голову в поклоне:

— Благодарю вас. Всего вам доброго.

«Грязнов… — нахмурился пожилой человек, и лицо его сразу приняло жестокое, даже хищное выражение. — Откуда знаю эту фамилию?.. Пять марок за чашку кофе — ишь ты, шикует, фраер…»

Тот же голос из радужной сияющей высоты сообщил, что объявляется посадка на московский рейс… пассажирам следует пройти…

Уже устраиваясь в кресле и защелкивая на себе привязные ремни, он, конечно, вспомнил: «Грязнов! Рыжий мент! Дружок того, который вчера ночью нырнул рыб кормить… Постой, тот же старый уже, а этот?.. А, черт их разберет…» И элегантный пожилой мужчина, похожий на знаменитого киноартиста Смоктуновского, ногами задвинул поглубже под кресло старый кожаный портфель, в котором он вез в Москву десяток магнитофонных кассет с записью допроса покойного «важняка» Турецкого…

2

Проснувшись, Саша не сразу сообразил, где он находится. Было ощущение, что его заперли в небольшом сундучке, где и ноги-то вытянуть толком невозможно. К тому же сундучок еще и покачивался, поскрипывал. В полуоткрытом люке над головой был виден краешек серого неба. Дышалось легко, воздух был на вкус слегка горьковатым и пах свежей мокрой зеленью.

Неожиданно крышка люка вскинулась, и в проеме показалось лицо, будто нарисованное художником для детской книжки про пиратов. Лицо было коричневым, под цвет того дерева, которым был обшит сундучок. Низко на лоб надвинута фуражка с примятой белой тульей и потускневшим золотым якорем и подстриженная седая шкиперская борода, обрамлявшая нижнюю часть лица, подтверждали первое впечатление. Усов не было, а вот изо рта воинственно торчала короткая прямая трубка. Светлые, выцветшие от солнца глаза — смеялись!

— Ну и здоров же ты спать, парень! — по-английски сказал пират.

Саша вскочил, едва не стукнувшись теменем в тесном пространстве. Старик показал рукой: выходи! Саша тут же наполовину высунулся из люка и увидел, что находится на палубе судна, связанного с сушей хлипкими сходнями, а вокруг была вода. Судно легко покачивалось. Было не холодно, но ветрено. Пронзительно кричали взмывавшие над водной гладью чайки.

Вслед за стариком Турецкий прошел в кают-компанию, так, наверно, должно было называться это просторное помещение, обшитое лакированным деревом темно-красного цвета. За круглым столом сидели еще трое таких же пожилых людей, которые приветствовали появление Турецкого вежливыми наклонами головы.

Уже через десять минут Саша знал о себе буквально все. И эта информация, наложенная на какие-то размытые, несколько странные его собственные воспоминания и ощущения, наконец-то прояснила для него истинную картину событий.

Да, теперь он уже мог сказать себе со всей ответственностью: повезло ему так, как просто не бывает в жизни. Вероятно, в одной точке сошлись некие взаимоисключающие силы, каждая из которых определенно вела его к гибели, но их столкновение вызвало совершенно противоположную реакцию. И вот результат — он жив и… даже в общем-то здоров, если не принимать во внимание непонятную ноющую кашу во рту, сизую ссадину на правой скуле и варварски разодранный рукав такого хорошего еще недавно, можно сказать, американского пиджака. Ни документов, ни денег, разумеется, у Турецкого тоже не было. Как не было еще и окончательной ясности, что теперь делать и с чего начинать.

Пока, чтоб не терять времени зря, Турецкий с помощью благожелательных стариков постарался привести свою одежду в более-менее пристойный вид, хотя после допроса, катания в багажнике и купания в Майне вид у костюма был, мягко выражаясь, мало симпатичный. Как мог, Саша привел его в порядок, пошарил на всякий случай по карманам и, естественно, ничего не обнаружил.

Старикам-то он сумел объяснить, что попал в руки русской мафии. Вернее, он говорил по-английски с герром Хельмутом, а тот переводил рассказ остальным. Те внимательно слушали и изредка макали губы в фарфоровые пивные кружки с крышечками. Самый молодой по виду, которого звали Фриц, имел сигареты и, когда Саша докуривал одну, тут же предлагал следующую. Турецкого накормили вкусной жареной картошкой, сырым рубленым мясом с яичным желтком и перцем и налили двойную или даже тройную порцию водки, граммов этак под сто.

Не вдаваясь в подробности, Турецкий объяснил им, что является русским полицейским, полковником…

— О! Оберст, оберст! — многозначительно закивали старики, грозя кому-то указательными пальцами. Они вообще-то были очень милыми и немножко наивными. При слове «мафия», произнесенном Турецким, они враз насторожились, уставились на него с осуждением и одновременно загомонили — сурово и отрывисто. Саша не понял их реакцию и спросил Хельмута, в чем дело, может, он что-то не так сказал?