И решила Настя, что нет тут никакого заговора. Нет и все. Просто ищет она заговоры и хочет найти, а тот, кто ищет — тот всегда находит. Это из наших песен известно. Нет заговора на спецучастке Куйбышевского управления НКВД. Не могут такие добрые, такие честные люди устраивать заговор против власти рабочих и крестьян, против товарища Сталина, который власть народа защищает от примазавшихся проходимцев.
Подсел Бочаров.
— Ну как тренировки?
— Хорошо.
— Не помочь ли чем?
— Нет, спасибо.
— А знаешь, Жар-птица, тебя сегодня видели возле загона.
— Знаю.
— Ты, конечно, не догадываешься, зачем в загоне шкафы стоят? А у нас поверие: если кто из непосвященных эти шкафы увидит, то жить ему недолго. Человек может увидеть такие шкафы только раз в жизни, и тут же должен умереть.
— А как же вы и ваши люди?
— Ко мне и моим людям это не относится. Мы — посвященные. Нам тайна шкафов доверена. Мы работаем с этими шкафами. Это, так сказать, наши средства производства. Потому это поверье нас как бы не касается. А вот тот, кому эта тайна не доверена, умирает быстро после того, как такой шкаф увидит.
Нехорошее лицо у Бочарова. И глаза нехорошие. Говорят, что существуют в природе черные бриллианты, так вот глаза у него именно такие: черные, холодные, сверкающие. Такими глазами хоть стекло режь. Сатана сатаной. От одного взгляда опрокинуться можно. Представила Настя, что попала клиентом к Бочарову в пыточную камеру на следствие. Передернуло ее.
И тон Бочарова нехороший. Сказал одно, а слышится в словах угроза откровенная: «Пришла ты к нам на спецучасток с важной бумагой, но не выйдешь отсюда. И бумаги не помогут. Так что бегай по лесам, прикидывайся диверсантшей, вынюхивай — ничего не найдешь».
Улыбнулась Настя Бочарову улыбкой очаровательной:
— Товарищ старший майор государственной безопасности, я — посвященная. Я — такой же исполнитель, как и вы. Знаю, для чего шкафы предназначены. Сама с ними работала. Правда, не на вязании, а на исполнениях. Техника у нас везде стандартная: знаете, ложбинка, там, где шея с черепом сходятся…
Хотела было Настя добавить: «Тут у вас чекисты людей стреляют, а мы у себя — чекистов», — но не стала. Просто подарила Бочарову еще одну улыбку лучезарную.
Отошел старший майор государственной безопасности. Сам себя ругает. Думал пугануть девочку так, чтобы отбить охоту тайны НКВД вынюхивать. А она не испугалась.
Любого встречного взглядом, жестом, действием давить надо. Всегда. Так старший майор государственной безопасности и делает. Давит. Попробовал и против сталинской контролерши — не выгорело. И решил для себя: один — ноль. В ее пользу. И не такая она наивная дурочка, какой может показаться.
Отошел Бочаров, а Настя решила: тут заговор.
Глава 22
Осень листопадная. Осень шелестящая. Идет Настя лесом. Идет, над собой смеется. Пропустили ее на спецучасток по бумаге, а дальше что? Возле Бочарова можно год ходить — ничего не узнаешь. А можно и десять лет. В доме отдыха НКВД — запасной командный пункт областного управления. Там узел связи и сейфы. Но узел связи под охраной, и двери там железные, и окна в решетках, и работают там связисты круглые сутки. Да и не так глуп Бочаров, чтобы в рабочем своем сейфе держать что-то недозволенное. И не так глуп Бочаров, чтобы в рабочих помещениях что-нибудь лишнее сказать.
Интересно, где сейчас Дракон? Вернулся ли из Америки? И что там у него за результаты?
А результаты у него не могут быть веселыми. Если бы он забрал «Контроль-блок» в Америке и благополучно вернулся, то Настю товарищ Сталин немедленно отозвал бы со спецучастка — делать ей тут было бы нечего. Поднял бы товарищ Сталин правительственный телефончик и сказал: ну-ка, верните мою птицу, завершилась ее практика. И Бочаров ее отпустил бы. Если нет заговора, посмеет ли какой-то Бочаров ослушаться Сталина и не выполнить его приказ?
Но заговор есть. И потому не отзывают Жар-птицу со спецучастка Куйбышевского управления НКВД. А что она может?
Ничего не может. Бегает по лесам. Понимает Бочаров, что она прислана что-то разнюхать, только не выгорит Настеньке.
Обдумала Настя варианты и решила в панику не ударяться и не хлюздить. Если заговор есть, если «Контроль-блок» украден, то быть ему или в Москве, или тут где-то рядом. Даже тут вернее: «Контроль-блок» в основном для Жигулей предназначен.
Если есть заговор, то должна быть подготовка. Должны быть интенсивные контакты между участниками. А где?
Непонятно: если Бочарову надо поговорить со своими людьми о чем-то недозволенном, где он это делает? Короткий разговор — это в лесу. Леса на спецучастке в достатке. Ну а если разговор с пьянкой на всю ночь, тогда где?