Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Вот это деловой разговор. Такой разговор спецпроводнику понятен и близок. А мимо окна летят «Кировская», «Красные ворота», «Комсомольская». И вынесло ремонтный поезд из подземного тоннеля на поверхность в невообразимое переплетение стальных путей, в мириады огней, в переклик маневровых паровозов, в перестук колес на стрелочных переходах. Если сразу после «Комсомольской», значит, вынесло их где-то у трех вокзалов. Пути, пути. Светофоров — созвездие целое. На путях скорые поезда в путь готовятся: и пассажирские, и почтовые.

Рядом по параллельному пути набирает скорость «Москва — Владивосток», курьерский. Расходятся пути. Сходятся. Товарные составы бесконечного протяжения во множестве рядов. Грузят их ночью, разгружают. Прогрохотал встречный на Москву. Из Хабаровска. Ясно — вынесло «Главспецремстрой» на пути Ярославского вокзала. Дальше пойдут Мытищи, Пушкино, Загорск. Но прет ремонтный поезд куда-то в сторону. Под мост, еще под один, в выемку, на насыпь, еще куда-то. Прет уверенно. Напористо. Никому дороги не уступая. Не задерживаясь. Находя во мраке свой единственно правильный путь в неисчислимом множестве путей. И везде перед ним семафоры синим огнем горят. Везде его семафоры поднятой рукой приветствуют.

Стукнул проводник. Дверь — в сторону. Скатерть — на стол. Вроде скатерть-самобранку. Не работает Сей Сеич — колдует. И сразу на столе появился графинчик-мерзавчик. В холоде содержался. Аж ледяная корочка по стеклу. К мерзавчику — чарочки сверкающие. Тут же и тарелки со льдом появились. Во льду — маленькие совсем баночки запотевшие с икрой севрюжьей. И с икрой белужьей.

Масла кусочки вырезаны в виде ракушек морских. И лимона ломтики. Тоненькие. И огурчики. И помидорчики. И грибочки. И какой-то салатик. И еще что-то в баночках. И паштет на блюдечке. И копченые какие-то ломтики с горошком зеленым. Все на серебре. Серебро начищено с любовью. А чарочки — золотые. Самое время наполнять их. А Сей Сеич поставил на стол кувшинчик чеканный с длинным тонким горлышком, с единственным, но прекрасным цветком, пожелал аппетита и вышел, дверь затворив.

— Давай, Жар-птица, за помин души Катькиной. Знаю, не пьешь, но за это следует.

А за окном — дачные поселки в темноте пролетают. Платформы. Станции. Летит ремонтный поезд — никакому курьерскому не угнаться.

5

Открыла Настя глаза, потому что необычно. Необычно, потому что стоим. Это всегда так: идет поезд — все пассажиры спят крепко. Остановился — все проснулись. Вот и Настя проснулась, осмотрелась, удивилась. Где это она?

Оказалось: в углу широкого мягкого кожаного дивана. Калачиком. Уснула, не раздеваясь. Только кто-то подушку ей под голову положил и укрыл шерстяным одеялом. Стол убран. Холованова нет. Выглянула из-за занавески в окно. Лес сосновый. Колючая проволока. Люди в форме. Собаки. Светло. Часов шесть утра.

Что-то крикнул старший охранник машинисту. И тронулся поезд медленно. Два охранники с винтовками свели за ними створки решетчатых ворот. И пошел поезд, набирая скорость. И снова по сторонам — дачи за зелеными заборами, рощицы березовые, речка в камышовых берегах и огромный монастырь белокаменный с башнями, с зелеными крышами. Скрипнули тормоза. Приехали.

Выглянула Настя в коридор. Из соседнего купе Холованов улыбается:

— Выспалась? Пора на работу, товарищ принцесса.

Едешь по Северу российскому — в каждой деревне церквушка. Разбитая, разграбленная, брошенная, а все одно прекрасная. Едешь рощами березовыми, едешь полями, и вдруг — стена монастырская. Как маленький кремль. Мощный собор посредине. Стены вокруг, на изломах стен башни с крышами шатровыми. Бойницы узкие, камень гулкий, стены метра по три толщиной. Ворота кованые. Вот именно в такое место они и попали. Озеро, как море, дубовые рощи. На берегу — монастырь белокаменный. Одинокая станция под самой стеной. Ремонтный поезд у перрона. И ни души вокруг.

В стене несокрушимой, из многотонных гранитных валунов сложенной, — ниша сводчатая и дверь тяжелая. У двери — часовой. Не просто часовой, а образцовый. Точно такой, как на ордене Красной Звезды. Стукнул часовой прикладом по граниту дорожки, Холованова и Настю приветствуя, и открылась дверь в стене.

Думала Настя, документы два часа проверять будут. Но, видно, Холованову везде вход без проверки документов.

6

Ступила Настя на каменные плиты двора и поняла: это не просто монастырь, это женский монастырь. Точнее — девичий.

Только девчонки не в черных одеждах, а в юбках узких коротких, в кожаных куртках, как комиссарши Гражданской войны. С пистолетами. Много девчонок.

Смеются. На Холованова посматривают. Самые обычные наши советские комсомолочки. И взгляды — самые обычные, открытые советские взгляды. Мужчина женщине — друг, товарищ и брат. И женщина мужчине — товарищ, друг и сестра.

Вот и улыбаются комсомолочки Холованову дружескими улыбками. И смотрят комсомолочки на Холованова товарищескими взглядами. Может быть, взгляды чуть дольше товарищеских. На самую малость дольше. Так что и не заметно даже, что они дольше.