Но как из зоны выйти? Не выйдешь. В обычной обстановке не выйдешь. А сейчас караулы везде усилены, сейчас все на ноги подняты… Войти сюда было легко, имея документ Центрального Комитета, а выйти как? Не зря товарищ Сталин говорил, что на смерть посылает. Бочарову труда не составит ее тут по чахлым пролескам изловить, впихнуть в самолет и сбросить с парашютом, предварительно узлов на стропах навязав. И доложить в Москву: жаль, но погибла. А можно и не докладывать в Москву. Для Бочарова сейчас ситуация: пан или пропал. Не в Москву докладывать, а связь под контроль брать… И власть.
Прижала Настя «Контроль-блок» к груди как существо любимое: не отдам.
Мысль ее точным хронометром стучит: у-хо-ди, у-хо-ди, у-хо-ди.
Как уйдешь? Как входят в зону, так и выходить надо. Завтра исполнение на спецучастке НКВД. Значит, сегодня эшелон телячьих вагонов в зону загнали…
Огромен спецучасток. Все у них тут. Даже станция. Вся прожекторным светом залита. Паровоз шипит, семь товарных вагонов. От прожекторов свет слепящий, почти синий. Патрули с собаками вокруг.
Только все внимание – на вагоны. Сюда, на станцию, паника пока не докатилась.
Вышла Настя на рельсы и спокойно к паровозу идет. Глупо, но что еще придумаешь. Внимание охраны на вагоны, а не на паровоз; на кусты, что вокруг вагонов, а не на открытое полотно железнодорожное.
А ей всего две минуты до паровоза дойти.
Дошла спокойно. Поднялась по лесенке в кабину. Мешок тяжеленный – на пол. Пистолетным затвором клацнула:
– Именем товарища Сталина…
А их трое.
Один с лопатой. Второй с ключом разводным. Третий без лопаты и без ключа. Но лапы как клешни. Возьмет клешнями и выбросит из паровоза. И тесно в кабине. Настя с пистолетом, а они как бы вокруг нее. Хорошо именем товарища Сталина прикрыться. Только мало ли таких по России шастает, чужим именем прикрывается.
– Именем товарища Сталина… – А дыхание срывается.
И они слышат, что срывается. Волнуется девочка. Волнение – признак неуверенности.
– …Приказываю! Не орать. Не шуметь. Пары поднимать. Сейчас едем. Куда едем? Вперед едем. Папки из этой сумки жечь. Только трепыхнитесь, перестреляю к чертовой матери.
Делать нечего. Нехотя, лениво эдак, зачерпнул кочегар уголька и в топку бросил.
– Больше, гад, бери. Копай глубже, кидай дальше! Дальше кидай. А то башку запломбирую.
Другой в топку папку бросил с надписью «Дракон». И еще одну.
– Быстрее.
Еще бросил папку. И угля в топку влетело. И еще. И еще пара папок.
А третий, главный самый, с лапами-клешнями, улыбается. Недоброй улыбкой.
– А пистолет у тебя настоящий? – И лапы-клешни к пистолету потянул. И нельзя Насте пока стрелять. Нельзя. Пока паровоз стоит. Пока… Но что делать? Нажала легонько на спуск, пистолет и грохнул. Прожгло плечо главному. Не в грудь Жар-птица ему, чтоб не до смерти.
Пуля «Люгера» имеет хорошее останавливающее действие. И отбрасывающее. Бросило главного в сторону, осел он и вывалился из будки.
– Вперед!
Бросил второй дядя ключ, ухватил за рычаги, потянул какие следует, дал пару в цилиндры. Провернуло колеса. Дернуло поезд. Лязгнули буфера, и покатился лязг от первого вагона к последнему. Выдохнул паровоз со свистом тонну пара и снова вроде вздохнул, и выдохнул с шумом. Снова дернуло состав, и снова покатился лязг к концу поезда. Медленно-медленно тронулся поезд.
В будку паровозную морда красная заглядывает. Сам на земле. Только морду видно да штык. На уровне Настиных ног морда. Но ухватился за поручни и все выше взбирается:
– Куды? Куды! Тудыть твою!
Можно было бы ухватиться руками за поручни и ногой вышибить красную морду из кадра. Но понимает Жар-птица в секундные доли, что ухватиться руками за поручни – потеря времени. Ухватиться руками за поручни означает – пистолет опустить, потом колено к подбородку вознести и рубить ногой вниз. На все это время надо. Нет у нее времени. И в будке она не одна.
Все это она не умом понимает, а внутренним чувством. И потому у нее наоборот: вначале решение исполняет, потом его принимает, а уж после обосновывает. Как только краснорожий со штыком полез в будку, за поручни хватаясь, Настя, не глядя на него, не целясь, от контроля за кочегаром и машинистом не отвлекаясь, подняла «Люгер» и нажала на спуск. Грохнул выстрел, гильзу из патронника вышвырнуло, звякнула гильза по будке железной и затерялась в кусках угля, в мусоре на полу. А после поняла, что единственно правильное решение – стрелять. Стрелять без разговоров и прямо в морды. Между глаз.
Не целясь.
Помощник машиниста с кочегаром мигом сообразили, что тут не шутят: пошла лопата мелькать, летит уголек в топку так, вроде сам товарищ Стаханов вкалывает. Выдохи паровозные чаще и чаще. Ух-ух, и снова ух-ух. Потом ух-ух-ух. Скорости все больше. Папок в сумке все меньше. Вот и последняя с углем в топку влетела.