Контракт Султанова

Мужик пил пиво не спеша. В бутылке оставалось два глотка, а он все цедил и цедил. Получал, понимаешь, удовольствие. Султанов был терпелив, как удав в засаде. У него как раз рубля на бутылку, чтобы опохмелиться, не хватало. Не думал, что его аванса всего на одну попойку с Сорокиным и хватит.

— Здравствуйте! — раздалось неожиданно сзади, и голос показался настолько детским, словно говорил ребенок.

Султанов затравлено оглянулся. Слава Богу, это оказался не Мышковецкий. На Дивулиной было летнее платье до пят, но с разрезами почти до талии. Девушка в своем репертуаре.

— Привет, Ксюша! — весело воскликнул он. — Какими судьбами в нашем районе? Далеко от Южного поселка забралась, однако.

— Я на машине, — спокойно ответила она, кивнув на "Вольво", за рулем которого скучал молодой парень.

— Твой дружок? — осведомился Султанов.

— Нет. Шофер.

— Недурно. Я у тебя как — то забыл спросить. У тебя мама кто?

— Директор рекламной фирмы. А что? Вам нужна реклама?

— Пожалуй, рекламы мне уже достаточно, — грустно сказал Султанов.

— Вы здесь кого-то ждете?

— Жду, — коротко ответил Султанов. — Бутылку. Сейчас освободится, пойду сдавать. У меня как раз на…книжку не хватает.

— Я могу вам одолжить. Денег с собой я не ношу, но могу спросить у водителя.

В это время внутри него все завопило. Мужик допил бутылку, и невесть откуда взявшаяся бойкая старушка кинулась на нее словно ястреб.

Он рассмеялся. Как ему показалось, непринужденно.

— Да я пошутил, Ксюша! — воскликнул он. — Купилась?

Такой реакции он не ожидал. Она зарделась. Современная молодежь умеет краснеть? Она присела рядом с ним. Разрез при этом открыл ноги невероятной гладкости. Давешний мужик замер, позабыв о выпитом пиве. Султанов выгнул грудь колесом и готовился сказать нечто бравурное. Нате вам, сидит с такой красоткой рядом. Даже, может, обнять. Но не успел.

— Мне вас так жалко, — сказала Оксана. — Я после суда всю ночь не спала.

И Султанов сдулся как проколотый воздушный шар.

— У вас отняли все, — продолжала Оксана. — Карьеру, семью, ваши книги. С вами поступили бесчеловечно. Я так считаю. Когда папы не стало, мама оказалась в таком же положении. У нее не было работы, а жилье было казенное, с которого ее попросили. Я все время болела. Мама рассказывала, что она взяла однажды меня на руки и поехала на железнодорожный вокзал. Она стояла на перроне, будто выбирая поезд, под который броситься. Не знаю, что помогло ей не сойти с ума тогда. Мы бы не выжили, если бы не Виктор Леонтьевич, папин друг с работы. Квартиру выбил и маму в фирму устроил, а потом со временем помог ее выкупить.

— Я не пойму, к чему ты это говоришь?

— Я хочу вам помочь, Павел Петрович. У меня есть личный счет. Мы можем издать ваши книги.

Внутри Султанова все закипело. Иногда с ним такое бывало. Просыпалась гордость и честолюбие. Причем в такие моменты, когда бы им лучше помолчать. Разумом он понимал, что девочка предлагает помощь от всего сердца, но душой. Душа буквально выворачивалась наизнанку. Может быть, девочка не вовремя подошла. Просто у Султанова оказался критический день.

— По моему своим поведением я никому не давал считать себя законченным неудачником, — он жестом остановил готовые сорваться с ее уст слова. — Я еще бутылки не собираю. Что я перестал быть похожим на мужика, который может сам решить свои проблемы? Мне ваша жалость не нужна! Так что, Дивулина, езжай-ка ты со своим шофером, развлекайся. Вы богатые. У вас свои дела, а уж мы как-нибудь сами разберемся.

Оксана поджала губы. Глаза ее предательски заблестели.

— Знайте, Павел Петрович, вы сейчас незаслуженно обидели меня. Я не имела в виду ничего обидного для вас, а вы меня ни за что оскорбили. Вы это поймете, но будет уже поздно.

Она пошла к машине, а он остался сидеть на лавке, сжав кулаки и делая над собой неимоверные усилия, чтобы не броситься следом и не вымолить прощение. Но как выяснилось, это оказался не самый страшный его грех.

К вечеру у него зверски разболелась голова. Боль была такой силы, что отдавала в подмышку. Сорокина не было с утра. Султанов лежал на единственном диване в пустой квартире и страдал. Ему было жалко себя. Жалеть себя было легко, и для этого не требовалось дополнительных усилий. Естественный процесс. Телефон зазвонил резко, придав новый импульс пульсации боли под мышкой. Султанов со стоном слез с тахты и снял трубку.

— Алло. Сорокина нет.

— Мне нужны вы, Павел Петрович! — раздался в ответ горячечный шепот.

Султанов сразу почувствовал острое желание швырнуть трубку обратно. В последние дни у него было слишком много страстей, чтобы добавлять к ним еще одну.

— Кто это? — спросил он.

— Эдик. Эдик Мышковецкий.

— Мышковецкий? — изумился Султанов. — Как ты узнал этот телефон? Как ты, вообще, меня нашел?

— Жизнь заставила. Во-первых: я хотел попросить у вас прощения. Я ведь соврал на суде.

— Да что ты говоришь? — горько усмехнулся Султанов. — Впрочем, дело прошлое, вернее, оно закрыто. И ты из-за этого звонишь?

— Это очень серьезно. Врать — грех. Бог на небе все видит. К тому же вас уволили из — за меня. Вы остались без работы.