Контракт со смертью

На улице все было серым, размытым. Все то, что ночью являло собой единое, монолитно-черное, сейчас начинало дробиться, и медленно выделялся гофрированный спуск лестницы, каменные широкие перила, шероховатый от времени фасад, украшенный выступающими половинками кирпичей, которые сливались в геометрический узор, на удивление оживляющий величественный, хоть и старый уже рельеф дома.

Гравий дорожки здобно похрустывал под ногами, все мокро блестело и с листьев срывались крупные частые капли, так что казалось, что этот ситник переходит в ливень и вновь приходилось с тоской вспоминать о виртуальном зонте, поспешо стягивая на шее воротник плаща.

Бессонная ночь, ловко проведя их по нескушному лабиринту, усталости не принесла; Семенов чувствовал во всем теле ясную прозрачную бодрость и лишь где-то в самых дальних уголках сознания угадывалась, затаившаяся, сродни окружающей сырости, вялая муть. "Спать придется весь день" , подумал он, с трудом обнося подошвой неведомо как выжившего в городе глянцевитого черного навозника, валко спешащего пересечь опасную дорогу.

- Вот чего я хочу, - вдруг сказал доселе молчавший Быков. - Коньячку хочу. У меня в машине что-то там есть. Не такой, как у тебя, это уж точно, но сейчас и такой сойдет. Как ты?

- Еще бы, - согласился Семенов.

Они прошли мимо двух мохнатых глыб овчарок. "Твари!" - немедленно сказал Быков. Вышли за ограду. Бледно-серый бок огромного "Форда", затянутый в узлы толстых труб. Под открытым небом моросить стало сильнее. Поперек улицы тяжело провисло бело-синее полотнище рекламного плаката, радостно приглашавшего на ярмарку-распродажу чего-то там элитного.

- А твой "Ягуар" где? - отсутствующе спросил Быков.

И сразу догадался:

- Домой отправил? И то, всю ночь с нами пробегала. Тут и мужику довольно, а каково девчонке? Как она там... после плена?

- Палец у неё болит, - рассеянно пояснил Быков.

- Палец? - переспросил Быков и вдруг громко захохотал, взрывом смеха испугав ещё только начавших просыпаться ворон в саду, которые, частично взлетели, частично остались на ветвях, но загалдели все. И долго еще, возмущались, даже когда хохот смолк.

- Палец! - все повторял Быков. - Пальчик! А больше ничего?

Он смолк и, открывая дверцу машины, махнул рукой:

- Садись!

Семенов подождал, пока откроется дверца. Сел. Быков уже сворачивал пробку у бутылки коньяка.

- А стаканов нет. Придется так, из горла. На, ты первый, - протянул он бутылку.

Коньяк горячо провалился. Семенов сдедал несколько глотков. Было необычайно приятно. Коньяк стронул ту глубинную муть, которая затаилась вместе с усталостью. Показалось было, что этак и спать захочется.

Быков гулко вливал в себя спиртное. Оторвался от бутылки.

- Теперь закурить. Пошарь в бардачке.

Семенов вынул из кармана свою пачку "Мальборо" Оба закурили. Как хорошо!

- Ну что, сейчас тряханем твоего любимого Кудрявцева? Больно повод хорош, - выдохнул дым Быков. - А потом отдыхать.

Он вновь затянулся и долго выпускал струю дыма, растекщуюся по лобовому стеклу.

- Эх! Как я спать завалюсь!.. Красота!

Поехали наконец.

Как ни рано было, но уже показались люди. Вон дворник в двухцветной курточке метет метлой тротуар. Встречные машины. Свернули и полетели вдоль трамвайных путей, где скоро обогнали шибко гремящий и все ещё ярко освещенный трамвай - словно игрушка, внутри которой неподвижно расселись несколько пластмассовых пассажиров.

Осеннее утро мерцает от ветра. А только что было тихо, но тут же порыв ветра сбивает капли с тополей вдоль дороги, мутнеет лобовое стекло, по котрому начинают ходить - туда-сюда - резиновые дворники. Низкие тучи летели сплошным фронтом - плечом к плечу, - и прорывались иногда, вдруг обнажив высоко в небе разрыв верхнего этажа облаков - изумленную осеннюю синеву.

Сверяясь с листком, нашли дом Кудрявцева довольно скоро. Бетонный монолит, прорезанный снизу ходами арок, через одну из которых проникли во двор. Здесь, со двора, дом загибался в кольцо, коим и обнимал двор, где стройными рядами выстроились различные иномарки - прекрасное зрелище!

У какого-то озябшего мужика в фирменном, похожем на мундир железнодорожника костюме, спросили где второй корпус. Служащий указал, они подъехали и остановились напротив входа.

- Буржуи! - с чувством сказал Быков и стал выбираться из машины.

Монолитная дверь в подъезд оказалась с домофоном. Стали тыкать кнопки. Квартира Кудрявцева молчала, зато отозвался голос чужой и грубый, коротко поинтересовавшийся, к кому посетители направляются. Быков немедленно доложил, что они, собственно, направляются в квартиру сто семнадцатую и разве вся эта полуживая механика не работает или связь осуществляется методом случайного тыка?