Контракт со смертью

Возле кассы с удивлением разглядывала свою переполненную тележку. Кассирша быстро-ловко разбирала выбранный товар, откладывая поочередно в другую тележку. Молодой служащий с фирменной заколкой магазитна на галстуке, помог донести всю эту снедь до её машины.

- Заходите еще, мы будем рады.

- Конечно, непреименно...

Куда теперь? Что делать одной покинутой женщине в океане одиночества? Найти кого-нибудь на одну ночь? Чтобы доказать... отомстить... Противно. Она завела мотор и поехала к Кудрявцеву. Возле его дома позвонила прямо из машины, но никто не ответил. Все равно позвонила в подъезд и, после недолгой паузы, ей открыли. Двум ребятам из охраны было скучно и они попытались завести милую беседу. Только этого ей не хватало. Хорошо, её спас какой-то жилец, который в это время как раз спускался на лифте: лифт открылся, выскочили двое мужчин, настороженно оглядели вестибюль подъезда, дали добро, хозяин вышел, заинтересованно поздоровался с незнакомой ему Лизой...Она вошла в открытые двери лифта, поднялась к Кудрявцеву и долго звонила в дверь, больше опираясь на кнопку звонка, чем надеясь...

Она вернулась к своей красно-красивой машине. Красной, как кровь, как её горе, горящее в ярком мраке московской ночи. Понуждаемая не столько необходимостью найти очередную пачку сигарет (одна уже кончилась), сколько желанием чем-то острым разорвать темноту вокруг себя, она зажгла свет в салоне, полностью высветлив свой лик в зеркале заднего обзора перед собой. Она увидела и ощутила себя (крупные завитки черных волос, небрежно спущенные спиральки прядей на лбу, остренькое личико брошенной женщины) с тем омерзением, которое всегда испытывала, когда в минуты прояснения, возвращаясь в реальность из обманного тумана чужих восхищенных слов, она трезво, с мучительным раздражиением понимала... Что? Что обман не вечен и внезапно все могут понять, как она заурядна, глупа, некрасива. Что лишь массовый самообман не позволял разглядеть в этом напряженном лице в зеркале напротив то, что ясно видела сама: ужасый... ужасный нос, и эти рахитичные брови, и кожа... и кривые зубы - дрянь, дрянь!.. Откуда все взялось? И как справиться с этим, растущем в ней?.. И почему всё?..

Она перегнулась на заднее сиденье, нашла пачку сигарет и граненую бутылку виски. Открыла и хлебнула обжигающий глоток. Еще раз. Сразу зажглась грудь. Она завинтила пробку и отложила бутылку на соседнее сиденье, нимало не беспокоясь, что случайный ГИБДДешник может увидеть. Черт с ними со всеми!

Открыла пачку сигарет и резко потушила все ещё горевший в салоне свет. Сразу ночь стала прозрачной. Она прикурила от электрозажигалки, чуть приоткрыла окно. Курила, вздыхая так порывисто, словно и в самом деле ей не хватало воздуха.

Трудно всё, ох как трудно!

Она решила ехать домой. Что она вообще делает здесь?! И зачем приехала к Кудрявцеву? За утешением? Она представила его радость, когда он узнает, что её бросили и стало так мучительно стыдно, стала так противна самой себе!.. Нет, домой, хоть там все будет напоминать!..

Вяло и машинально управляя машиной, она незаметно-быстро доехала до своего дома и, заглушив мотор, закурила. Она сидела, выдыхая дым, смотрела на тяжелую подъездную дверь, на латунные ручки, плачущий дождик, туманные огни фонарей, яркие прямоугольники окон, несколько темных личностей под козырьком ресторанного подъезда и вдруг страшно ясно, словно душа озарилась вспышкой молнии, представился взрыв тоски, громовой приступ одиночества в их совместно обжитой, а теперь только лично её квартире; и все это омерзительно смешалось с воспоминанием о сегодняшнем голубом приеме, процелуях Кудрявцева, собственном ничтожестве...

Лиза решила зайти в ресторан. Это решение, словно бы стало неким выключателем, разомкнувшим цепь всех её недавних действий, связанных - как звеньями - тоской, обидой, болью; её сомнамбулический маршрут внезапно заволокло туманом, стало легко и просто, и тут же возобновившиеся толчки в душе вновь были так властны, а главное, настолько живо завладели её душой, заставив забыть о Семенове - только она, только её жажда жить! - что она не сразу и не вполне признала собой, своим пределом и обликом высокую, стройную красавицу в черном блестящем плаще, красных туфельках и красной сумочке, бесшумно проплывающую под моросящими каплями дождя к ярко освещенному входу в ресторан.

Догнав себя, она вошла в вестибюль.

К ней навтречу уже спешил громадный и толстый Михаил Михайлович, здешний метрдотель и хороший знакомый. Однако, в первые секунды, весь во власти сиюминутных забот, он как-то не связал её облик с той женщиной, которую привык видеть под опекой господина Семенова, жильца из соседнего подъезда, и потому был строг.

- Нельзя, нельзя, мест нет. Даже наши дамы простаивают.

Она сообразила, что её приняли за ночную бордельную бабочку, залетную проститутку, но не оскорбилась, потому что время такое: любую прилично одетую женщину, да в ночное время сейчас невозможно отличить от проститутки. Если только не одеться похуже.

Промелькнувшая мысль позабавила и даже немножко отвлекла.