Контрабандисты Тянь-Шаня

— Эти люди поедут сзади. — Байзак указал на целую толпу всадников в халатах и острых шапках. — Начальник границы не может ехать один, как бедняк, без провожатых.

Потом он подал Будаю стремя, и, пожав друг другу руки, противники снова насмешливо заглянули друг другу в глаза.

«Сегодня вечером ты мне заплатишь за все», — подумал Будай.

Байзак осклабился и закивал головой с самым добродушным видом. Не глядя ни на кого, Будай тронул коня. В душе он проклинал всех и вся. За шесть лет службы не было никаких ревизий. Именно сегодня кого-то принес дьявол. Надо ехать назад. До города было верст сорок. Будай рассчитывал поспеть раньше вечера. Дорога была скверная, но он пустил коня галопом.

Тропа пошла через лес. Промытая дождями земля спускалась уступами. Камни и корни деревьев преграждали дорогу. Где-то внизу голубая вода билась о красные камни. Желтые цветы ослепительно горели под утесом. День был пасмурный, но издали казалось, что в этом месте на траву падало солнце.

Лошадь с легкостью танцовщицы проносила ноги меж острых камней. Будай покачивался в седле и думал о Банзаке. Шесть лет он боролся с безликим противником. Он чувствовал его повсюду. Скрытая воля врага предусматривала каждый шаг пограничника. Шесть. лет он громил на перевалах банды Байзака.

Сегодня он должен был его уличить. Контрабанда пройдет через становище Байзака. Другой дороги здесь нет. Правда, сегодня Будай отомстит. Саламатин приведет эскадрон. Вместе с добычей попадет и сам отец контрабанды. Но Будай сам хотел бы участвовать в этой последней победе.

Тропа змеей спустилась в долину. Всадники окунулись в траву, высокую, как камыш. Зеленый сумрак охватил их со всех сторон. Стебли стегали и царапали по всему телу. Кони прыгали через невидимые канавы. А Будай все думал и думал.

«Саламатин доехал. На заставе тревога. Седлают, как ошалелые».

Будай не заметил, как прошел день, и опомнился только у своего дома. Едва успел он войти и зажечь лампу, в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Будай.

— Вы, товарищ, командир полка? — спросил незнакомец в военной форме.

— Я.

— Прочтите.

Будай подошел к столу. Это было предписание об обыске. Будай выпрямился.

— Я ищу парчовый халат, который вы получили в качестве взятки, — сказал человек из темного угла. Он предъявил свои документы. Потом неопределенно улыбнулся.

— Я без понятых, я вовсе не хочу скандала. А, да вот и он, — и посетитель протянул руку к гвоздю.

— Этот халат был преподнесен мне публично, — сказал оскорбленный Будай.

— Я знаю только то, что он был предъявлен раньше, — холодно ответил следователь. — Посмотрите, вот моя метка.

Тут он протянул вторую бумагу. Это было заявление о взяточничестве Будая. Командир полка увидел, что вместо подписи за неграмотностью полсотни его почитателей пришлепнули свои пальцы.

— Ваш помощник примет ваши обязанности, — сдержанно поклонился следователь и вышел из комнаты.

Будай, не помня себя, без фуражки выбежал на улицу и направился к помощнику. Он быстро прошел два. дома, открыл дверь и огляделся.

В комнате разлился желтый полумрак. Оплывшая свеча мерцала, освещая троих людей.

На диване сидела женщина. Она обхватила колени руками и неподвижно смотрела в черный исчезающий потолок. Она молчала, но ее большие синие глаза казались слепыми от слез. Другая женщина сидела у стола, уставившись на огонь, и, не мигая, без движения, смотрела на свечу.

Пламя колебалось каждый раз, когда ходивший по комнате маленького роста кавалерист доходил до стола.

Помощник Будая шагал размеренно, как маятник, Шпоры обрывисто звенели, будто отбивая секунды. Когда он шел к столу, из темноты постепенно выступала его маленькая фигура. Небольшое, твердое, будто чеканное лицо было серьезно и холодно. Превосходный наездник, отличный товарищ, он пользовался всеобщей любовью.

Когда-то он был известным жокеем. На большом состязании неудачно упал и сломал обе ноги. Выздоровевши, служил в «дикой дивизии». Гражданская война сделала из него закаленного бойца, а любовь к простору и приключениям привела сюда, на границу. Он был женат и страстно любил жену и ребенка, но, когда требовала служба, ловко прыгал в седло и исчезал на целые месяцы.

Будай молча огляделся и тихим комом опустился в темный угол дивана. Его лица не стало видно. Только большая спина горбом выставилась из темноты.

Маленький кавалерист упорно шагал из угла в угол, попыхивая трубкой. Наконец женщина у стола заговорила. Она отбросила назад прядь волос, отливавшую золотом при каждом колебании пламени. Ее белое лицо казалось прозрачным. Губы были бледны и твердо сжаты. Большие глаза стали пустыми. Они будто смотрели вдаль и видели то, чего не могли видеть другие.

— Будай! — медленно проговорила она, обращаясь к мужу и еле сдерживая рыдания. — Как это могло случиться?

Общее молчание продолжалось. Звон шпор маленького кавалериста и движение его черной тени по стенам и потолку были единственным ответом.