Континент

– Да не будь я Абрам, это таки стоит обмыть! Рахилечка, еще бокалы дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно их таки весьма не обошло! Весьма! Здравствуйте, шалом, шалом и прошу без чинов! Василий Константиныч, ваше здоровье! Сергей Мироныч! Товарищ Кронин, товарищ Крумин! Товарищ Крестинский, товарищ Ломов! Кясперт! Комаров! Енукидзе! Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам повезло больше всех, вы пустили себе пулю в лоб, когда это начиналось, впрочем, это начиналось гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем влепили пятнадцать лет! Пливанов, великий русский лингвист, вашего портрета так и не удалось отыскать для посвященной вам конференции – уже потом. Но вы-то получили пулю в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим словарям! И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были славой и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого пережившего мы начинаем смотреть подозрительно – а что у вас в прошлом, мил-сдарь, как это вы уцелели? Он, конечно, объяснит вам, что при любом терроре нельзя расстрелять абсолютно всех, вы и сами это знаете, но продолжаете смотреть на него с подозрением…

Он бил в поднос, плакал, кричал что-то на скверном идише и кружился в неумелой лезгинке, а растрепанный воробей орал:

Звонко клацали затворы,
спецэтапом до Печоры…

и от призраков было уже не протолкнуться. Гай с Саввой Иванычем бродили меж столиками, чокаясь с каждой подвернувшейся рюмкой, кто-то подарил им на память оборванную с мясом петлицу комбрига, кто-то объяснил, что в лагерях имели шанс выжить в первую очередь врачи и парикмахеры, кто-то доверительно рассказал, что хуже всего, когда били сапогом под копчик, а чью-то дочку хоть и вышибли из института, хоть и изнасиловали в комендатуре то ли якуты, то ли казахи, но в женский шталаг на Новую Землю ее не отправили, до пятьдесят третьего она дожила, и до шестьдесят третьего дожила, а вот дальше не захотела, и голова вскоре распухла от имен, дат и подробностей, даже водка не помогала, и только Подпоручик, для которого все это и все они ни черта не значили, тянул свое:

Забудь, что время не течет назад,
забудь, что святу месту быть пусту…

А может, наоборот, он понимал больше всех, что ни к чему этот гомон, даже в Ирреальном Мире не нужен. Среди подпоручиков тоже попадаются философы неизвестной догмы, и это печально – с двумя звездочками на погонах особенно не разгуляешься, как бы ни приводили в виде завлекательного примера равных возможностей поручика Бонапарта, сержанта Батисту и прапорщика Крыленко.

Впрочем, Крыленко сидел тут же, в этом зале…

Подпоручика хватило ненадолго. Вскоре он напился и стал кричать, что в Мазурских болотах его уложили совершенно правильно и лично он против того пулеметчика ничего не имеет, даже готов поцеловать его тевтонскую харю. Потому что иначе он по своему свободомыслию неминуемо угодил бы в Красную армию, а там, глядишь, дослужился бы до комбрига и схлопотал пулю тридцать седьмого года. Так что никакой разницы.

Дальнейшее было в тумане. В мареве. Сначала Гай с Саввой Иванычем раздобыли у пьяненького Абрама динамита и направились взрывать памятник, поскольку, по заявлению Саввы, этот тип осквернял ряды честных упырей, не маскировавших своей страстишки идейно-юридическим обоснованием; но памятник, догадавшись, что к чему, соскочил с постамента и на белых негнущихся ногах юркнул в проулок, а проклятая «Победа», современница беглеца, из солидарности с ним не завелась. Они побежали следом, но памятник, используя опыт старого подпольщика сумел надежно скрыться. Да и бегуны из них после лошадиной дозы «Экстры» стали, откровенно говоря, хреновые. Правда, не бывает худа без добра – за поворотом к ним подбежал лохматый старичок и радостно заявил, что они, вычертив на мостовой сложную кривую своего передвижения, помогли ему отыскать решение какого-то там уравнения, то ли сингулярного, то ли созвучно-непечатного. Савва Иваныч сгоряча нацелился было его бить, но старичок в благодарность в два счета вычислил им на папиросный пачке, куда скрылся беглец, – оказалось, прячется в мусорном ящике. Дальнейшее было делом техники. Динамит они ухитрились не потерять, и через пять минут ящик с памятником взлетел на воздух.

Останавливаться теперь было бы глупо, и они побрели дальше, рыча, мяуча и гогоча. Изловили молодую шлюху и собирались оформить это дело в ближайшем подъезде, но многоопытный Савва Иваныч вовремя разобрался, что это притворяющийся шлюхой профессор с Бетельгейзе, изучающий половую жизнь землян, – сам профессор был величиной с крысу и уютно разместился в синтетическом черепе блядежки, так что все остальное представляло собой набитый аппаратурой контейнер, которому была придана самая соблазнительная форма. Да и вообще, они у себя там на Бетельгейзе размножались каким-то идиотским способом, о котором Гай с Саввой Иванычем отроду не слыхивали и знать не хотели.