— Доски в моей задумке не несут основной нагрузки. Вся сила воды будет давить на скелет корабля — каркас. А доски, ежели их тесать, получаются очень дорогими. Дерева на них слишком много уходит и времени. Если же их пилить, то прочность их падает ненамного, а выделать их можно много, быстро и просто.
— Не хочешь по-людски?
— Не хочу.
— Гнить ведь пиленные доски будут сильно.
— Не будут.
— Ты мне это говоришь?
— Тебе. — Кивнул Ярослав. — Я кое-что придумал для того, чтобы защитить их от гниения.
— Что-то не верится.
— Доверься мне.
— Один корабль! Ты слышишь меня? Один! После чего мы его пускаем на дрова и рубим хорошие корабли. Хочешь драккары, хочешь кнорры.
— Или когги.
— Да хоть когги. Главное, чтобы без всех этих глупостей. Проверенным дедовским способом.
— Хорошо. Один корабль. Но ты мне не морочишь голову и делаешь так, как я хочу. Ты обещал.
— Обещал, — скривился как от пригоршни клюквы Бьёрн. — Зря, конечно. Но обещал и выполню свое слово.
Ярослав улыбнулся и хитро ему подмигнул отчего Бьёрну стало не по себе. Такая уверенность. Такая убежденность. Он уже сталкивался с ней. Сначала, когда этот странный ромеец готовился встретить совершенно непреодолимую армию викингов и хазар, а потом там — на драккаре, перед битвой с западными кривичами, которая так и не состоялась…
— Мне не нравится Василий, — тихо произнес один из мужчин.
— Чем же?
— Он опасен.
— Чем юный дурачок тебе опасен?
— Дурачок ли?
— А кто же он?
— Говорят, что ему благоволят Боги.
— Боги? Когда ты успел отречься от Всевышнего?
— Никодим был там минувшим летом. Я, когда узнал, что эта семейка собирает наемников, сразу сообразил для чего. И отправил своего человека. Никодим. Ты… да и вы все его знаете. Человек крепкий в вере и верности. Но побыв всего одну неполную кампанию подле Василия он переменился. У него глаза горят, когда он о нем рассказывает.
— Чем же он так сразил Никодима?
— Победами и поведением.
— Серьезно? Победами над кем? Над лесными дикарями?
— Ты, друг мой, не хуже меня знаешь, что викинги — угроза великая. Их налеты на Черное море не для кого не секрет, как и бедствие, каковым они стали для франков и островов Британии. Не стоит недооценивать диких лесных варваров.
— А ты думаешь, их нужно превозносить?
— Вся наша держава со всех сторон теснится этими варварами. С юга пустынные бродяги. С севера — лесные дикари. С востока — степняки. С запада… да тоже самое. Ведь север Италии держится германцами, а в Сицилии магометане. И мы очень редко их побеждаем. Видит Бог — воинское искусство былых лет нами утрачено. А им — нет.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно. Как и в том, что Никодим теперь его человек. Всей душой. Как и все те наемники, что ходили к Василию. Они вернулись и теперь рассказывают людям о том, какой замечательный сын у Феофила. О том, как всем нам нужно, чтобы он возглавил страну. И чернь городская проникается их настроениями. Да и среди военных разговоры идут. Или не слышали?
— Слышали, — кивнул его собеседник и остальные присутствующие.
— Поэтому я боюсь Василия. Если он нашими силами сядет на престол, то мы не сумеем им управлять.
— Ты слишком мрачно думаешь, — усмехнулся другой из присутствующих. — На кого он станет опираться, кроме как не на нас?
— Он пришел в это дикое северное поселение шесть лет назад. Никто его не знал, не звал и не ведал. И теперь он уже верховные правитель в которого верят, которому подчиняются, которого если не любят, то уважают и очень ценят. А те старейшины, что думали, будто бы смогут его контролировать, покинули пределы поселения под всеобщее осуждение. И тебе не кажется, что нас может ожидаться такая же судьба?
— Старейшины дикарей.
— А ты уверен в том, что Василий не обыграет и нас?
— Уверен.
— Откуда же такая уверенность?
— Он не хочет ехать сюда. Прекрасно понимает предел своих возможностей.
— А я слышал иное.
— Что же?
— Поговаривают, что Василий называет Константинополь проклятым и не хочет с ним связываться. Из-за этого он в глухие леса и забрался и пытается построить там новый Рим по старинке.
— Проклят? — Оживился другой участник этих переговоров. — И известно, что за проклятье?
— Точно не ясно, но оно как-то связано с христианство. Василий как-то проговорился о том, что после принятия христианства у нас все пошло не слава Богу. Да и мнение его о том, как веру наши принимали, очень нехорошее. Он считает, что первоначально ее приняли аристократы, что не желали подчиняться Василевсу и служить державным интересам. А потом Василевс, чтобы обуздать эту силу, что разрушала державу в головах его лучших подданных, был вынужден возглавить то, чему не мог противостоять. Однако губительность христианства для державы это не устранило. Да, и Константин Великий и его наследники пытались как-то изменить веру так, чтобы она не столь сильно вредила. Но она по-прежнему, как ржа, разъедает державу изнутри.
— Это он так говорит? — Ахнул один из присутствующих.