Конституционные идеи Андрея Сахарова (сборник)

Недавно Чрезвычайный Съезд внес очередное изменение в Конституцию — о Президенте и порядке его избрания народом — и одновременно счел возможным на первый случай пренебречь указанным порядком; то есть провозглашение конституционной нормы сопровождается ее законодательным же перечеркиванием. Это, если не ошибаюсь, беспрецедентно в мировой практике и по-своему замечательно. Можно, конечно, и так понимать шаг к «правовому государству». Кошка, поймав мышь, затем с ней играет; но мы понимаем, что тут непоследовательность — только кажущаяся. Игра эта конституционна для кошек. Мышке остается лишь удивляться парадоксальности происходящего и, если она догадлива, не строить на этом серьезные жизненные планы.

При создании Комитета конституционного надзора с трибуны были даны торжественные заверения, что означенный Комитет постарается никак не оберегать, но всячески способствовать преобразованию ныне действующего Основного Закона. Следовательно, намеревается смотреть сквозь пальцы на его перестроечные нарушения? Или впредь до отмены будет вынужден все же оберегать мертвую, лживую букву? Или станет действовать… по обстоятельствам? Как заявил один из уважаемых депутатов, гарантией правильности действий Комитета по конституционному надзору в конце концов явятся попросту высокие личные достоинства, прогрессивность его членов. Это, что и говорить, замечательная гарантия, но, увы, единственная и не правовая ввиду отсутствия, кроме личного правосознания, чего-либо иного, на что члены Комитета могли бы твердо опереться. Думаю, во всей истории человечества, включая даже послереволюционные судьбы 1918 года, не было юридической инстанции более загадочной, чем этот Комитет, обязанный надзирать за неприкосновенностью практически несуществующей Конституции: после того как прежний ее текст признан обветшалым клочком бумаги и прежде чем принят новый текст.

Однако несравненно существенней формальной юридической несуразности попыток изменить отношения собственности, политическую систему и проч., сохраняя пока брежневско-сусловский Основной Закон, — разумеется, куда существенней повлияли всемирно-исторические события последних месяцев. Происшедший с ошеломляющей быстротой крах «соцлагеря», коммунистических партий и режимов Восточной Европы. Возмущение в СССР статьей 6 Конституции, общенародные требования парламентской многопартийности. Необходимость спасения советской экономики. И наконец, открыто обозначившийся развал национально-государственного устройства, побудивший М. С. Горбачева заявить в Литве, что «мы еще не жили в федерации». А что это значит? Да то, что само название «СССР» — фальшивая этикетка, нет никакого «союза республик», нет республик как «суверенных социалистических государств», как неизвестно, впрочем, содержание слова «социалистические».

Короче говоря, все подтвердило абсолютную необходимость начинать перестройку спустя пять лет заново: с корней системы, с ликвидации партократии, с отделения государства от экономики. Начинать не с крыши, а с фундамента. То есть в политико-правовом плане опять-таки с Конституции.

Вот почему пришлось вдруг уточнить и пообещать, что страна получит новую Конституцию уже в 1990 году. Сахаров, в мае — июне 1989 года в очередной раз опередивший события, снова оказался прав! Причем прав с точки зрения самой что ни на есть реалистической политики. Разумеется, никто не признал публично, что власти в очередной раз запоздали и ошиблись. Но бог с ним. Дело теперь не в этом.

Дело в том, чтобы при разработке еще одной советской Конституции — на сей раз, будем надеяться, рассчитанной на долгие исторические сроки — опереться на проект, завещанный Андреем Дмитриевичем. Тщательно его обдумать и посчитаться с ним всерьез.

Припомним кое-какие факты, настолько элементарные, что их легко забыть. Сахаровская концепция нераздельной связи между правами человека и миром на земле, между выживанием человечества и открытостью каждого отдельного общества — в течение двадцати лет считалась в СССР в лучшем случае (когда травля Сахарова только начиналась) прекраснодушными, «наивными» рассуждениями, далекими от политических реальностей. Теперь это объявлено у нас государственным курсом и названо «новым мышлением». Сахаровские требования прекращения советской агрессии в Афганистане, или, скажем, восстановления государственности крымских татар, или обеспечения свободного выезда граждан и возвращения в СССР и т. д. — не только лет десять, но еще и три-четыре года назад даже сочувствующими, либерально настроенными людьми воспринимались как трудноосуществимые или вовсе несбыточные. Сейчас эти и многие подобные требования сбылись, или кажутся близкими к осуществлению, или, во всяком случае, что называется, «поставлены в порядок дня самой жизнью». Они рассматриваются правительством, мелькают в газетах, звучат банально.

Так, может быть, и сахаровские конституционные идеи — не отвлеченные фантазии, не благие пожелания, не просто «вдохновляющее знамя», а базовый рабочий документ?