Константинополь-Тихоокеанский

  Глиста-поручик оказался каким то троюродным племянником Клейнмихеля и немедля кинулся на доклад к высокопоставленному родственнику. Тот, вообразив, что Константин решился на рейдерский, ну, или местным языком изъясняясь, на разбойничий захват бизнеса, побежал к императору.

  Ух, как мы ругались с папенькой. Дворец испуганно замер. Никто и помыслить не смел, что на императора могут так кричать. Если не врут, то у двух слуг случился сердечный приступ, так они разволновались.

  Клейнмихеля я обкладывал такими матами, что боцмана Балтийского флота могли гордиться генерал-адмиралом. Но убедить родителя, что Пётр Андреевич врёт как сивый мерин и ворует как миллион крыс, не получилось. Граф, назло дерзкому сыну был оставлен в высокой должности, а Константину высочайше было предписано следовать на гауптвахту.

  На "губе" я просидел всего лишь двое неполных суток. Озверевший великий князь, матерящий высшего сановника империи, обещающий вспороть живот и накормить собственной же требухой главноуправляющего путями сообщений и публичными зданиями Российской империи – это невероятно. Солдаты и офицеры должные охранять Константина затыкали уши, чтобы не слушать страшные проклятиями, изрыгаемые прежде невозмутимым и хладнокровным сыном императора. Вскоре стала понятна ярость великого князя, – вывело из себя Костю сходство несчастных крестьянских ребятишек с младшими братиками Коленькой и Мишенькой. Как представил, аж сердце кровью облилось…

  Такая красивая легенда, запущенная мной из-за решётки, и пересказанная охраной гауптической вахты знакомым, облетела Санкт-Петербург менее чем за сутки. Молодому и красивому Косте сочувствовал весь слабый женский пол столицы. За исключением мадам и мамзелей семейства Клейнмихелей, разумеется.

  Родитель, которому доложили о причине неожиданного нервного срыва прежде уравновешенного Константина "сдал назад" и велел непокорному сыну отправиться во дворец, под домашний, так сказать, арест.

  Далее оставлять в одной берлоге двух медведей было никак невозможно. Клейнмихеля папаня ценил, меня любил и, наверное, всё-таки тоже ценил. Потому и принял Соломоново решение – выпнуть Костю до шестнадцатилетия в Москву под крыло старшего брата, а по осени отправить в Европу – перебеситься и найти невесту. Впрочем, кандидатуры уже были.

  Но тут уже взбрыкнул я. Дело в том, что после триумфа песни, вы будете смеяться, но её и в этом мире назвали "Эхо любви", к Константину дня не проходило, чтоб не приставали поклонники и поклонницы таланта, умоляя осчастливить очередным шедевром.

  И Костик сдался. За полгода были "созданы" такие эпические вещи как "Кавалергарда век недолог", шуточная "Всё могут короли", лирически-патетическая "Любовь настала", там Роза Рымбаева пела, но песня то унисекс, спеть может и мужчина, что Костя и сотворил с огромным успехом, единственно заменив "вся планета" на "вся Россия". В "Надежде" была переделана строчка про аэродромы, а телеграммы здесь уже входили в обиход и были страшно модным словом. Строка про "синие московские метели" заставила местных конспирологов перебирать девиц проживающих в старой столице, но особ, к кому неровно дышит Константин, насчитали то ли семь, то ли восемь.

  Вот так, "по мелочи", набралось за десяток песен, вернее стихотворений, которые великий князь издал небольшой книжечкой тиражом в две тысячи экземпляров, выставив невероятную цену в пять рублей. Ну а что – аристократы люди небедные, купят, дабы заполучить автограф поэта и художника. Да, все рисунки в книжке были также моих рук делом. Особенно удался тот, где лихие кавалергарды, списанные с портретов генералов, героев войны 1812 года и преизрядно "омоложенные", впрочем, легко узнаваемые, гонят французские полки…

  Посвящена была книга Жуковскому. А как иначе – наставник! Так и было начертано: "Моему Наставнику и Учителю, Василию Андреевичу Жуковскому". И хотя народная молва числила великого князя учеником Александра Сергеевича, но после трагической гибели поэта в Казани и всего с ней связанного, в семье Романовых о Пушкине упоминать было не принято. Не стал и Костя нарушать негласный уговор. Да и сделать приятное милейшему Василь Андреичу – дорогого стоит.

  Так вот, все песни без исключения стали хитами, ещё бы! Но наибольшей популярностью пользовалась шуточная "Всё могут короли". Хорошо так зашла в дворянскую среду – юморная, слегка фрондёрская. Ах как её пели!

  Жил да был, жил да был, жил да был один король.

  Правил он, как мог, страною и людьми

  Звался он Луи Второй, звался он Луи Второй,

  Но впрочем песня не о нем, а о любви.

  В те времена жила красавица одна,

  У стен дворца она пасла гусей.

  Но для Луи была милее всех она,

  Решил Луи что женится на ней.

  Все могут короли, все могут короли,

  И судьбы всей земли вершат они порой,

  Но что ни говори жениться по любви

  Не может ни один, ни один король.

  Не может ни один, ни один король.

  Я женюсь, я женюсь, я женюсь Луи сказал,

  Но сбежались тут соседи короли.

  Ой какой же был скандал, ну какой же был скандал,

  Но впрочем песня не о нем, а о любви.

  И под венец Луи пошел совсем с другой.