Константинополь-Тихоокеанский

  Всегда бесило в альтернативках "перепевание" очередным попаданцем советских шлягеров и огромные, на главу и более перечисления сумм гонораров и прочих благ, за уворованные тексты и мелодии, а тут сам…

  Ну, оправдание то всегда найдётся – денег за скоммунизженный текст Рождественского не получу. А слава и признание, если таковые будут, нужны для укрепления авторитета меня-попаданца и "более лучшего" изменения действительной реальности. Говорю ж, оправдание отыщется даже самым неблаговидным поступкам.

  Жуковский потащил Костика к маменьке, учинив грандиозный переполох. Я, отобрав у поэта черновики, уселся за небольшое пиано. Матушка, сёстры-братья и прочий "обслуживающий персонал" привлечённые криками впавшего в поэтическое безумие Василь Андреича ждали исполнения романса…

– Мне писал Саша о природе тех мест, где сейчас находится. Безбрежный океан звёзд, отражающихся в великой реке Амур, величавые ели по берегам, переписка брата и Мари, их любовь, вспыхнувшая как факел в ночи за тысячи вёрст (господи, какую хрень я несу, но надо, Штирлиц, надо) – вот что послужило к написанию сего произведения. Не судите строго.

  И я грянул. Разумеется, предварительно потренировался у себя в комнатах, но всё равно сомневаюсь, что вытяну на уровень Лещенко или Кобзона. Да и на два голоса петь надо, по идее. Ну, нет тут Анны Герман, что уж поделать…

  Покроется небо пылинками звезд,

  И выгнутся ветки упруго.

  Тебя я услышу за тысячу верст.

  Мы – эхо,

  Мы – эхо,

  Мы – долгое эхо друг друга.

  И мне до тебя, где бы ты не была,

  Дотронуться сердцем не трудно.

  Опять нас любовь за собой позвала.

  Мы – нежность,

  Мы – нежность.

  Мы – вечная нежность друг друга.

  И даже в краю наползающей тьмы,

  За гранью смертельного круга,

  Я знаю, с тобой не расстанемся мы.

  Мы – память,

  Мы – память.

  Мы – звездная память друг друга.

  Кто порвал зал? Я порвал зал! Матушка и сёстры рыдают, кто-то бежит за Мари, которая в храме набирается православной благодати. За отцом скорохода погнали…

  Реакцию "общественности" века девятнадцатого, неискушённой и незакалённой интернет срачем и пропагандой нетрудно представить. Особенно когда выяснилось, что романс воспевает любовь цесаревича Александра, находящегося в далёком далеке, к его милой Мари. Кстати, придворная шелупонь девчонку после сего возненавидела ещё больше. А к Костику начали клинья бить мамзели и мадамы с вполне определёнными намерениями. Ладно бы певички были, понятно и объяснимо. А то цвет аристократии жаждет стать героинями следующего хита поэта Константина Романова, любимого ученика самого Пушкина Александр Сергеича. Вот же хитропопые особы, так и норовят разменять п… на шлягер.

  Свобода нравов, царящая во дворце, ранее меня никоим образом не касалась. Танцы-шманцы я игнорил, высиживал с книгами и географическими картами, или сопровождал императора. Сашка вон блистал и завораживал слабый женский пол. Но теперь, чую не отбиться. Блин, хоть бы гадость какую не подцепить. Интересно, какие тут контрацептивы то?

  Так что последние полгода протекали весело и нескучно, по зиме, после громкого поэтического дебюта, сбежал от великосветских шлюх на корабли Балтийского флота, вмёрзшие в лёд. Государь-император мои опасения подхватить дурную болезнь от поклонниц разделял и, насколько я понял, озаботился вместе с лейб-медиками, проблемами взрослеющего Константина. Интересно, кого мне подложат? Пора уже, ох, пора…

  Ну а брат, явно рад меня видеть, считает себя в долгу неоплатном перед Костей стихотворцем. Ладно, пускай считает…

  Я знал, что Александр с воодушевлением принял предложение о службе московским наместником. Отец думал, что старший сын вырос и стремится к самостоятельной жизни, но я то понимал – Сашка попросту не хочет сталкиваться с бывшими пассиями, будучи семейным человеком.

  Занимательная история о гвардейцах из Измайловского и Семёновского полков, вытянувших жребий послужить на Сахалине и в гарнизоне Николаевска на Амуре, и люто завидовавших возвращающимся в Петербург товарищам осталась недосказанной.

  Навстречу нам на белом коне выехал сам государь император всероссийский, Николай Павлович, любимый папенька. Не удержался, старик. Хотя, какой старик – сорок пять годочков только стукнет. Здоровущий мужик в расцвете сил.

  Сашка пришпорил коня, я намеренно приотстал. Надо тет-а-тет пообщаться двум первым лицам империи…

  Глава 6

– Здравствуй, здравствуй славный и сердцу любезный город Ачинск, земли чулымской столица! Принимай гостей! – Константин Романов, великий князь, надёжа и опора отца и старшего брата, знаменитый поэт, автор невероятных по красоте песен, инженер, книгочей и великий умник (и всё это в шестнадцать лет!) ловко соскочил с норовистого жеребца и троекратно облобызал "торжественный комитет по встрече".