Читаем Константин Заслонов полностью

Пока фашисты палили по пустым шалашам, покрытым побуревшей хвоей, несмело приближались к ним, ожидая засады, заслоновцы быстро оторвались от врага.

<p><strong>X</strong></p>

Под вечер отряд Заслонова подошел к условленному месту — Великому Селу.

Не доходя до деревни, заслоновцев встретила Марья Павловна. Она сама попросила у Куприяновича выйти навстречу отряду. Марья Павловна очень беспокоилась за мужа. Иван Иванович никогда не держал в руках ружья: в армии не служил, охотником не был; а тут нате — пошел в бой! Увидев мужа живым и невредимым, Марья Павловна расцвела.

— Немцев ближе Смольян нет. Мы стоим туда дальше, в лесочке, вон там, возле Рая, — говорила она Заслонову.

— Только возле Рая? А мы поведем вас в самый рай, — пошутил Заслонов.

Отряд, минуя деревни Великое Село и Рай, вошел в большой Куповатский лес и расположился в нем. Дорог в лесу не было. Только на противоположной его стороне через деревни Утрилово — Куповать — Кузькино проходила проселочная.

Принялись обживаться на новом месте.

Весной устраиваться в лесу значительно проще, нежели зимой. Не надо рыть землянки: тепло и в шалаше. Не надо опасаться следов.

В Куповатский лес пришли из Орши Шурмин с несколькими железнодорожниками.

Заслоновцы с радостью встретили товарищей.

После первых приветствий Шурмин вынул из рюкзака новые, защитного цвета галифе и протянул их Константину Сергеевичу:

— Вот вам подарок от оршанцев!

— Спасибо, спасибо. Пригодятся нам, — сказал Заслонов.

Вечером он позвал к себе в шалаш Нороновича, которого назначил командиром одного из отрядов. У машиниста совершенно износились брюки: заплата на заплате.

— Возьми, Василий Федорович! — Заслонов протянул ему галифе, которое принес Шурмин.

— Дядя Костя, зачем? Так это ж вам… — замялся Норонович.

— Не разговаривай, бери! У меня еще целые, видишь, — указал он на свои железнодорожные черные штаны, вправленные в сапоги. — А ты — командир отряда, а ходишь в рваных! Бери, — приказал дядя Костя.

Нороновичу пришлось подчиниться.

Сюда же, в Куповатский лес, Иван Тарасович Ларионов прислал со своим связным радиста и рацию, доставленные через фронт.

Перед Заслоновым стояла высокая русая девушка лет восемнадцати.

Она четко отрапортовала, что прислана в распоряжение полковника Заслонова.

— Вот и чудесно! — просиял дядя Костя. — Наконец-то мы будем иметь прямую связь с «Большой землей». Получим взрывчатку, боеприпасы…

— Будем регулярно слушать сводки Информбюро. Сможем своевременно обо всем оповещать население, — развивал свои планы комиссар Алексеев.

— Вас как зовут? — спросил Заслонов.

— Валя.

— Вы будете у нас с Марьей Павловной. Марья Павловна! — позвал Заслонов.

Марья Павловна поспешила на зов командира.

— Вот познакомьтесь — наша радистка, Валя. Поступает на ваше попечение.

— Здравствуйте, Валечка! — пожала ей руку Птушка. — Вы, вероятно, хотите покушать, отдохнуть?

— Нет, спасибо! Прежде всего я хочу посмотреть, как наша рация…

— Правильно! Дело прежде всего! — похвалил дядя Костя.

Ему хотелось поскорее связаться с «Большой землей».

— А ну, ребята, помогите!

Женя и Леня только и ждали этого.

— На месте они помогут, а вот как будет в походе, когда по болоту шлепать придется? Кто понесет всю эту музыку? — пошутил Норонович.

— А что в походе? Никого просить не станем, донесем куда надо! — откликнулся с елки Леня.

С их помощью Валя быстро натянула антенну и через несколько минут уже выстукивала позывные.

С этого дня у Заслонова наладилась регулярная связь с «Большой землей». Теперь Заслонов получал задания от штаба и мог согласовать свои действия с операциями Советской Армии.

А комиссар мог своевременно распространять среди окрестного населения сводки Информбюро и чаще проводить беседы о том, что делается на «Большой земле» и как вся Советская страна дает отпор гитлеровским захватчикам.

<p><strong>XI</strong></p>

После теплого, благостного апреля настал холодный май. Куда девались и солнце и тепло! Грязно-серые тучи затянули небо, полил дождь, стало холодно и неуютно.

— «Май, май — коню сена дай, а сам на печь удирай!» — ежась под холодным ветром, вспоминал старую белорусскую поговорку дед Куприянович.

— Когда цветет черемуха, всегда холод, — прибавил Птушка.

Но от этих верных народных замечаний партизанам не становилось легче. Все ходили нахохлившись, в сырой, непросохшей одежде.

В один из таких непогожих дней вернулись из разведки Алесь и Сергей Пашкович.

Вместе с ними явился на базу молодой курносый парень в плащ-палатке и лихо сидящей на голове пилотке. Был он среднего роста, чуть повыше Алеся.

С обоих разведчиков текло. Зимняя шерстяная кепка Алеся утратила всякие очертания — сморщилась, как старый обабок. Брюки были мокрехоньки, ботинки — в грязи.

Не в лучшем виде предстал перед командиром соединения и Сергей. Сухими у них обоих оставались лишь автоматы.

А курносый паренек производил впечатление сухого, хотя и пилотка и плащ-палатка почернели от дождя.

Заслонов с комиссаром и начальником штаба стояли у землянки.

По выправке курносого, по его твердому шагу всем было ясно, что это кадровый военный. Заслонов нашел еще одно подтверждение: сапоги у незнакомца были чисты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии