Еще в Трое Энею явилась тень погибшего Гектора и посоветовала, захватив изваяния богов-хранителей домашнего очага пенатов, отправиться за моря и построить новый город. Вскоре после этого то же самое посоветовала Энею его мать Венера, обещав постоянную поддержку и загадочно добавив, что это путешествие будет обретением отчизны, на поиски которой Эней отправился с остатками троянской армии на двадцати кораблях. Впоследствии оракул Феба (
В Италию с Энеем прибывают наиболее выносливые троянцы, можно сказать, цвет нации, поскольку многие настолько устают и отчаиваются, что остаются на соседней Сицилии, где умер Анхис. Однако на этом паломничество Энея к прародине троянцев не заканчивается. Тень отца является ему и сообщает, что он находится не в мрачном Аиде, а в светлом Элизиуме, своего рода языческом рае, и они могут встретиться, если дорогу в загробный мир ему укажет знаменитая Кумекая Сивилла — прорицательница из святилища Феба, которое находится в городе Кумы (на юго-западе Италии). Эней исполняет волю отца, для чего ему приходится сначала спуститься в преисподнюю, поскольку, как сказала Сивилла, путь в Элизиум лежит через Аид. Встретившись со своим сыном на том свете, Анхис сообщает ему все, что будет с ним до конца жизни, и о том, что будет и после его смерти, — о великой судьбе их потомков, об основании Рима и его могуществе до пределов вселенной, завершая свой рассказ упоминанием Цезаря и Августа, который на римскую землю вернет «золотой век».
Почему все пророчество Анхиса заканчивается на Августе? Потому что эту историю в поэме «Энеида» впервые во всех подробностях изложил римский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.), не только живший в эпоху Октавиана Августа, но и выполнивший в этой поэме его прямой идеологический заказ. Ему требовалось создать масштабное поэтическое произведение, оправдывающее геополитическое величие Рима, где сам Август предстанет потомком сына Энея — Юла, а соответственно, и самого Энея, и всех его предков, вплоть до Юпитера, его отца Сатурна, и его деда и бабушки Урана и Геи — прародителей всех римских богов. Так римская власть требовала своей укорененности не только в истории и географии, но и в самой онтологии, то есть учении о бытии, которое в религиозном сознании всегда совпадает с теологией. От Урана к Августу должна была прослеживаться прямая линия преемства, своего рода ось римского бытия.
Поэма Вергилия играла здесь роль национального эпоса римлян, подобно тому как «Илиада» и «Одиссея» Гомера стали национальными эпосами греков. Однако разница между этими текстами велика. Поэмы Гомера вырастали из стихии фольклора и передавались из уст в уста, пока в VI веке до н. э. при тиране Писистрате не были записаны гекзаметром, а в III веке до н. э. александрийским библиотекарем Зенодотом Эфесским не были разделены на 24 книги. А поэма Вергилия была от начала и до конца придумана и отредактирована им самим в качестве заказа «сверху», где народная мифология использовалась как материал для идеологических концепций. Факты прошлого, конечно, влияли на интерпретацию настоящего, но факты настоящего в не меньшей степени влияли на интерпретацию прошлого.