«Когда государь стал на свое место, то примас прочел молитву и провозгласил его королем польским. При сем последнем слове началась пальба из пушек, после чего примас поднес государю порфиру, которую начали надевать на государя придворные, первые сановники, затем корону, скипетр и державу, — всё это с молитвой подносимо было примасом. Государь поднесенную ему корону надел сам себе на голову; потом двое великих князей подвели к нему императрицу, которая стала на колена, и он надел на нее цепь Белого орла и корону, и она стала с ним рядом у трона. Вслед за тем государь стал на колена и произнес на французском языке молитву; когда он кончил и встал, то императрица и вся свита в зале стали, в свою очередь, на колена, и примас начал читать молитву, после которой все встали и началось шествие. Балдахин стоял у ворот дворца готовый; мы за него взялись, 16 полковников его держали, и мы, 16 генералов, держась за кисти, были ассистентами. Императрица стала под балдахин. Государь в короне и порфире вышел из ворот и стал впереди; за ним шли великие князья Константин и Михаил, потом императрица под балдахином — у ней ассистентами были: граф Соболевский и граф Красинский; потом шел наследник с княгинею Лович, а потом — весь двор. Процессия двинулась к кафедральному костелу, где отслужили тедеум (молебствие. —
Отныне Николай был королем польским. В те дни он не ведал, что только нерешительность и разброд в рядах заговорщиков избавили его самого, великих князей и юного наследника от смерти — предполагалось убить всех членов царской фамилии во время парада на Саксонской площади и начать бунт. Лишь в последний миг организаторы заговора заколебались. Восстание было отсрочено еще на полгода.
Император всюду держался с приветливой любезностью, ходил по городу пешком, без конвоя и свиты, демонстрируя полякам доверие, дружелюбие, щедро раздавая чины и награды. Юный Александр Николаевич, одетый в польский мундир конно-стрелкового полка, был представлен польским офицерам как помощник государя; мальчик уже знал основы польского, общался с офицерами на их родном языке, попутно удивляя всех и познаниями в польской истории. На четвертый день после коронации, 16 (28) мая, в Уяздовских аллеях были накрыты столы с кушаньями на десять тысяч человек. Государь сам объехал все 100 столов под приветственные крики жующих. Внезапно начался ливень — государыне едва успели подать коляску, все начали разбегаться и прятаться под деревьями, некоторые, впрочем, терпеливо переждав окончание стихии, вскоре вернулись к пиру. Вечером в ратуше были даны бал и ужин на 900 человек. Поляки, казалось, были утешены совершенно.
Николай на шесть дней уехал в Берлин навестить своего тестя, отца Александры Федоровны, короля прусского Фридриха Вильгельма III, был принят там по-семейному и затем возвратился в Польшу. Он покинул Варшаву 13 (25) июня, пообещав полякам вскоре созвать сейм.
По крайней мере один человек по его отъезде вздохнул с облегчением. Это был Константин. Всё время пребывания Николая в столице цесаревич много и несколько демонстративно суетился, играл роль самого верного и послушного слуги государя — хотя давно привык чувствовать себя в Царстве Польском не трепещущим подчиненным, а полновластным хозяином. Положение цесаревича отягощали не только ложность играемой роли, но и бесконечные жалобы, которые выслушивал за его спиной Николай.
Ропот недовольства самоуправством великого князя сопровождал государя повсюду. Требовался немалый такт, чтобы, не обидев старшего брата, дать понять полякам, что жалобы их будут приняты к сведению.
В сентябре Константин Павлович с супругой отправился на воды во Франкфурт-на-Майне отдохнуть от хлопот и поправить здоровье княгини Лович, которая еще весной перенесла тяжелую болезнь.
«СТАРА СТАЛА, Г… СТАЛА»
Варшава, 13 (25) декабря 1829 года