Чудеса русской дипломатии — ни одного слова по делу, ни единого упоминания о том, кто именно взойдет на престол после Александра, когда будут написаны акты и кто их подпишет. И необходимые документы, которые узаконили бы отречение Константина, так и не были составлены! Прошел еще год, перевалил за середину второй, когда наконец по поручению императора будущий митрополит, а тогда еще архиепископ Филарет (Дроздов), в августе 1823 года составил необходимый документ. Это был манифест, в котором государь подтверждал добровольное отречение от престола великого князя Константина и объявлял своим наследником Николая Павловича. Манифест после небольшой доработки был набело переписан, затем положен в конверт, запечатан и в строжайшей тайне помещен Филаретом в ковчег, хранившийся в алтаре Успенского собора. Манифест был подписан императором Александром и датирован 16 (28) августа 1823 года. Копии документа отправили в Государственный совет, Синод и Сенат, но поскольку конверты были запечатаны, содержимое их оставалось никому не известно. Надпись, сделанная рукой государя на конвертах, тоже мало что поясняла: «Хранить в Государственном совете до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть, прежде всякого другого действия, в чрезвычайном собрании».
Очевидно, что, оставаясь неоглашенным, манифест не имел законной силы — на это указал государю посвященный в дело князь Александр Николаевич Голицын. Но с поразительным упорством Александр желал тайны. Кроме Голицына в нее были посвящены только Аракчеев и архиепископ Филарет. Главные действующие лица — Николай Павлович и Константин Павлович о манифесте ничего доподлинно не знали! Это кажется невероятным{367}. Однако когда в Варшаву пришла весть о смерти государя и Константин принялся за официальные письма Марии Федоровне и Николаю, он ни словом не обмолвился в них о лежащем в Успенском соборе манифесте. Как и в письмах князю Волконскому и Дибичу, которым он тоже написал в тот день.
Всем своим адресатам цесаревич послал только копию того самого необыкновенно любезного и невнятного «рескрипта» Александра от 2 февраля 1822 года, в котором Константин Павлович и видел «высочайшее соизволение» на его отречение от престола. Куда как естественнее было присовокупить упоминание о государевом манифесте, меняющем порядок престолонаследия, документе определяющем в данной ситуации — Константин молчит, не оттого ли что или ничего о нем не ведает, или ни в чем не уверен?
Загадочное поведение Александра, туман, которым он окружил вопрос о престолонаследии, имеют свои объяснения, сформулированные историками позднейшего времени{368}. Невнятность ситуации удерживала обоих младших братьев государя на почтительном расстоянии от престола, так что ни один из них не мог питать сколько-нибудь определенных надежд на корону. Константин был уверен, что наследник Александра — Николай. Николай не исключал, что наследник — Константин. В итоге наследником не был никто.
Генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Михаил Андреевич Милорадович про хранившийся в Успенском соборе манифест Александра не ведал тоже. И не оставил великому князю Николаю никаких шансов. Власть Милорадовича была настолько велика, убежденность в собственной правоте так тверда, что он вышел победителем. И еще больше запутал дело.
25 ноября, в день, когда из Таганрога пришла весть о том, что государь при смерти, Николай Павлович пригласил к себе председателя Госсовета князя Петра Васильевича Лопухина, князя Алексея Борисовича Куракина и Милорадовича. Великий князь наконец открыл им тайну, о которой давно бродили в обществе слухи, но никто ничего не знал доподлинно. Николай Павлович сообщил собравшимся, что после развода с первой своей супругой, великой княгиней Анной Федоровной, Константин отрекся от престола и Александр завещал престол ему, Николаю. Похоже, и Николай говорил лишь об устном завещании императора и не упомянул о том, что в Успенском соборе лежит разъясняющий дело манифест. Впрочем, и манифест Николаю не оказал бы никакой помощи.