Константин Леонтьев

Пафос статьи был в русле его размышлений. Леонтьев убеждал читателей, что «самый жестокий и даже порочный, по личному характеру своему, православный епископ, какого бы он ни был племени, хотя бы крещеный монгол, должен быть нам дороже двадцати славянских демагогов и прогрессистов»  [619]. Он снова предостерегал, что болгары и другие юго-славяне могут быть опасныдля России, потому что они уже втянуты в сферу либерального влияния разлагающейся Европы и их национальные особенности не исчезли только благодаря противостоянию туркам. «Жалко, скучно и страшно за будущее Славянства!» [620]— восклицал Леонтьев. А в письме Тертию Филиппову высказал эту мысль еще откровеннее: «Я нередко думаю и боюсь, что именно разрешение „Восточного Вопроса“ ускорит наше разложение. И если бы я видел хоть какой-нибудь прок в этих юго-славянах, то я бы сказал себе: что ж, славянский союз будет еще богаче содержанием, чем та Россия Петровского стиля, в которой мы родились. Но увы! Чего ждать, напр<имер>, от болгар… Вы сами знаете. <…> Прямо из пастырской грубости в европейское хамство» [621].

В июле 1879 года газета «Восток» получила второе «письмо отшельника» — «О пороках фанариотов и о русском незнании». Фанариотами звали влиятельных греков, живших в Турции, — греческая элита предпочитала селиться в константинопольском районе Фанар, рядом с резиденцией Вселенского Патриарха. В конце XIX столетия слово «фанариот» приобрело негативный оттенок — фанариотом называли того грека, который сотрудничал с турками, удачно приспосабливался к жизни в Оттоманской империи. Именно в таком смысле «фанариотской» назвали новую газету «Восток» в одной из публикаций «Нового времени».

Газета «Новое время» издавалась А. С. Сувориным, ее критиковали представители самых разных политических взглядов, но при этом газета была живой, по-европейски информативной в отношении новостей и имела много подписчиков. В тот период «Новое время» поддерживало позиции славизма. И с этой точки зрения статья Леонтьева «Наше болгаробесие», — где он описывал, как во время пребывания в Турции понял «с ужасом и горем, что благодаря только туркам и держится еще многое истинно православное и славянское на Востоке» [622], — разумеется, была фанариотской! Ответом на эту критику в суворинской газете и стало второе леонтьевское «письмо отшельника» — «О пороках фанариотов…».

Прозвище «фанариот» Леонтьева не обидело: вот если бы его назвали «либералом» — он бы вскипел! (Ведь либералом может оставаться или «очень неспособный и слишком простодушный человек», или подлец, желающий получить выгоду от таких взглядов, — считал Константин Николаевич.) Леонтьев попытался объяснить свой «эллинско-турецкий коллаборационизм» (в чем его обвиняли). Он искренне считал, что влияние турок благотворнее либерального влияния Европы, как не менее искренне и горячо принимал сторону греков в их споре с болгарами… «Избави нас Боже от Христианства Чомаковых и Каравеловых!» — писал он, используя фамилии болгарских лидеров как общее обозначение попыток болгар решить частные племенные проблемы путем забвения церковных заповедей. Леонтьев показывал, что российское общественное мнение трагично заблуждается в оценке происходящего: «…национально-либеральное начало обмануловсех. <…> Болгарское национальное движение противу Патриарха и канонов для России опаснее и вреднее всего остального на свете; это самый злокачественный припадок проклятой либерально-прогрессивной (т. е. космополитической)заразы!» [623]

Филлипов был от статьи в восторге (жене написал: «А молодец Леонтьев!»). Зато газета Суворина откликнулась на второе «письмо» еще более резкой критикой. Полемика не подогрела интереса читающей публики к «Востоку», напротив, помешала подписке: общественное мнение было на стороне болгар и критические отзывы о направлении новой газеты препятствовали расширению ее аудитории. Некоторые издания («Русская правда», «Сын отечества») даже отказывались печатать на своих страницах платныеобъявления о подписке на «Восток» по идейным соображениям! Казалось, дни газеты сочтены. Но газета просуществовала довольно долго — до 1886 года, несмотря на цензурные и иные трудности.

Тертий Иванович Филиппов, понимая ненадежность газетных заработков, начал хлопотать о месте для Леонтьева. В то время Филиппов получил повышение: он стал вторым человеком в Государственном контроле — ведомстве, следившем за исполнением государственного бюджета, а позже поднялся и выше — до государственного контролера (по сути, министра). Ходатайство такого «большого человека» обнадежило Леонтьева — речь шла о месте в Цензурном комитете с содержанием в три тысячи рублей годовых.