Константин Коровин вспоминает…

- У меня нет убеждений, - отвечал Антон Павлович.

- Вы говорите, что вы человек без убеждений… Как же можно написать произведение без идеи? У вас нет идей?…

- Нет ни идей, ни убеждений… - ответил Чехов.

Странно спорили эти студенты. Они были, очевидно, недовольны Антоном Павловичем. Было видно, что он не отвечал какой-то дидактике их направления, их идейному и поучительному толку. Они хотели управлять, поучать, руководить, влиять. Они знали все - все понимали. А Антону Павловичу все это, видимо, было очень скучно «…» [223].

- Кому нужны ваши рассказы?… К чему они ведут? В них нет ни оппозиции, ни идеи… Вы не нужны «Русским ведомостям», например. Да, развлечение, и только.

- И только, - ответил Антон Павлович.

- А почему вы, позвольте вас спросить, подписываетесь Чехонте?… К чему такой китайский псевдоним?…

Чехов засмеялся.

- А потому, - продолжал студент, - что когда вы будете доктором медицины, то вам будет совестно за то, что вы писали без идеи и без протеста…

- Вы правы… - отвечал Чехов, продолжая смеяться.

И прибавил:

- Поедемте-ка в Сокольники… Прекрасный день… Там уже цветут фиалки… Воздух, весна[224].

И мы отправились в Сокольники.

От Красных ворот мы сели на конку и проехали мимо вокзалов, мимо Красного пруда и деревянных домов с зелеными и красными железными крышами. Мы ехали по окраине Москвы…

Доругой Левитан продолжал прерванный: разговор:

- Как вы думаете?… - говорил он. - Вот у меня тоже так-таки нет никаких идей… Можно мне быть художником или нет?…

- Невозможно, - ответил студент, - человек не может быть без идей…

- Но вы же крокодил!… - сказал студенту Левитан. - Как же мне теперь быть?… Бросить?…

- Бросить…

Антон Павлович, смеясь, вмешался в разговор:

- Как же он бросит живопись?… Нет! Исаак хитрый, не бросит… Он медаль на шею получил… Ждет теперь Станислава… А Станислав, это не так просто… Так и называется: «Станислав, не бей меня в морду…»

Мы смеялись, студенты сердились.

- Какая же идея, если я хочу написать сосны на солнце, весну… Понимаете?

- Позвольте… сосна - продукт, понимаете? Продукт стройки… Понимаете? Дрова - народное достояние… Это природа создает для народа… Понимаете?… - горячился студент, - для народа…

- А мне противно, когда рубят дерево… Они такие же живые, как и мы, и на них поют птицы… Они - птицы - лучше нас… Я пишу и не думаю, что это дрова. Это я не могу думать… Но вы же крокодил!… - говорил Левитан.

- А почему это птицы певчие лучше нас?… Позвольте… - негодовал студент.

- Это и я обижен, - сказал Антон Павлович, - Исаак, ты должен это доказать.

- Потрудитесь доказать… - серьезно настаивал студент, смотря на Левитана своими острыми глазами с выражением чрезвычайной важности. Антон Павлович смеялся.

- Глупо… - отрезал Левитан.

- Вот скоро Сокольники, мы уже подъезжаем…

Сидевшая рядом с Левитаном какая-то тетка из мещанок протянула ему красное пасхальное яйцо и сказала:

- Съешь, красавчик… (Левитан был очень красив.) Батюшка мой помер… Нынче сороков… Помяни его…

Левитан и Чехов рассмеялись. Левитан взял яйцо и спросил, как звали отца, чтобы знать кого поминать…

- Да ты што, красавчик, нешто поп?

Баба была немножко навеселе.

- Студенты, студенты… Эх, народ - под мышкой книжка, боле ничего… тоже.

Мы приехали к кругу в Сокольники.

Выходя из вагона, баба, ехавшая с нами, обернувшись к Левитану, сказала на прощание:

- Помяни родителя… Звали Никита Никитич… А как семинарию окончишь, волосы у тебя будут хороши… Приходи в Печатники… Анфису Никитишну все знают… Накормлю… Небось голодные, хоша ученые…

Антон Павлович смеялся, студенты были серьезны. У студентов была какая-то придавленность. Казалось, что забота-старуха по пятам преследовала их. Они были полны каких-то навязчивых идей. Что-то тяжелое и выдуманное тяготело над ними, как какая-то служба, сковывающая их молодость. У них не было простоты и уменья просто отдаться минуте жизни. А весна была так хороша! Но когда Левитан, указывая на красоту леса, говорил: «Посмотрите, как хорошо», - один из студентов ответил: «Ничего особенного… просто тоска… Лес, и черт с ним!… Что тут хорошего…»

- Ничего-то вы, цапка, не понимаете! - повторил Левитан.

Мы шли по аллее.

Лес был таинственно прекрасен. В лучах весеннего солнца верхушки сосен красноватыми огнями сверкали на глубоком темно-синем небе. Без умолку свистели дрозды, и кукушки вдали таинственно отсчитывали, сколько кому осталось лет жизни на этой нашей тайной земле[225].

Студенты, с пледами на плечах, тоже оживились и запели:

Выпьем мы за того.

Кто «Что делать?» писал.

Выпьем мы за него.

За его идеал…

Антон Павлович и Левитан шли рядом, а впереди шли студенты… Издали видно было, как большие их волосы лежали на их пледах, что было модно тогда[226].

- Что это там летит?… - крикнул один из них, обращаясь к Левитану.

- Это, вероятно, сокол… - пошутил Антон Павлович. Летела ворона.

- А в Сокольниках, должно быть, и нет больше соколов… - прибавил Чехов. - Я никогда не видал, какой сокол… Сокол ясный… О чем задумались, соколики… Должно быть, сокола и охота с ними были распространены на Руси…