Где же Врубель? Я поднялся по лестнице, вошел в комнату Таньона и увидел Врубеля и Таньона за работой: с засученными рукавами тупым ножом Таньон открывал устрицы, а Врубель бережно и аккуратно укладывал их на блюдо. Стол с белоснежной скатертью, тарелки, вина, шабли[192] во льду. За столом сидел Павел Тучков, разрезал лимоны, пил вино.
Но что же это? Это не устрицы! Это из реки наши раковины, слизняки.
- Неужели вы будете это есть?! - спросил я.
Они не обратили на мой вопрос и на меня никакого внимания. Они оба так серьезно, деловито сели за стол, положили на колени салфетки, налили вина, выжали лимоны в раковины, посыпая перцем, глотали этих улиток запивая шабли.
«Что же это такое? - подумал я. - Это не невозможно!»
- Русский муль[193], больше перец - хорош, - сказал Таньон, посмотрев на меня.
- Ты этого никогда не поймешь, - обратился ко мне Врубель. - Нет в вас этого. Вы все там - Репин, Серов и ты - просто каша. Да, нет утонченности.
- Верно, - говорит Тучков, грозя мне пальцем и выпивая вино. - Не понимаешь. Не дано, не дано, откуда взять?! Наполеон, понимаешь Наполеон, а перед ним пленный, раненый, понимаешь, генерал… в крови. «Я ранен, - сказал мой дед, - трудно стоять. Вы, кажется, француз?» - спросил он. И Наполеон Бонапарт тотчас же поставил ему кресло?[194] Понимаешь, а? Нет, не понимаешь!…
- А ты понимаешь, что ты ешь?
- Ну, что? Что такое? Мули. Вот спроси его, - показал он на Таньона.
- Подохните вы все, черти, отравитесь! - говорю я.
- Мой Костья, «канифоль меня сгубиля, но в могилю не звеля» - сказал Таньон, обращаясь ко мне.
«Замечательные люди», - подумал я и ушел. Спускаясь по лестнице я услышал приветливый голос Саввы Ивановича:
- Где вы пропали, где Михаил Александрович?
Посмотрев в веселые глаза Мамонтова, я рассмеялся:
- Миша и Таньон. Устрицы.
- Милый Таньон, он ест эти раковины и видит себя в дивном своем Париже. Я попробовал. Невозможно - пахнет болотом.
- Это, вероятно, отлично. Как знать? Акриды!… - сказал И. Е. Репин.
- А вы тоже их ели? - спросил я.
- Нет, я так думаю…
- Да, думаешь? Нет, ты поди-ка, проглоти, попробуй, - смеясь, посоветовал Савва Иванович.
- Но почему же, я думаю, это превосходно! - и он пошел к Таньону…
Ночью, у крыльца дома, Савва Иванович говорит мне (как сейчас вижу лицо его и белую блузу, освещенную луной):
- А Врубель - особенный человек. Ведь он очень образован. Я показал ему рисунок Репина, который он нарисовал с Елизаветы Григорьевны. Он сказал, что он не понимает, а Репину сказал, что он не умеет рисовать. Недурно, не правда ли? - смеясь, добавил Савва Иванович. - Посмотрите, с Таньоном они друзья, оба гувернеры (Врубель, когда я с ним познакомился в Полтавской губернии, был гувернер детей). Они говорят, вы думаете, о чем? О модах, перчатках, духах, о скачках. Странно это. Едят эти русские мули и ничего. Врубель - аристократ, он не понимает Репина совершенно. А Репин - его. Врубель - романтик и поэт, крылья другие, полет иной, летает там… Репин - сила, земля, не поймет никогда он этого серафима.
В Москве, в мастерской моей, проснувшись утром, я видел, как Врубель брился и потом элегантно повязывал галстук перед зеркалом.
- Миша, а тебе не нравится Репин? - спросил я.
- Репин? Что ты!? Репин вплел в русское искусство цветок лучшей правды, но я люблю другое.
Умерли друзья мои: Павел Тучков, Серов, Савва Иванович Мамонтов, Врубель, Таньон… Там, в моей стране, могилы их. И умер Репин… Прекрасный артист, художник, живописец, чистый сердцем и мыслью добрый, оставив дары духа свята: любовь к человеку.
Да будет тебе забвенна наша тайна земная ссорь и непониманья и горе ненужных злоб человеческих…
На смерть Репина
Умер Репин… И одолевает меня чувство тревожного огорчения… Когда умирает большой человек, оставляя нас более одинокими на тайной земле нашей, сознание осиротелости охватывает душу. Утрата его - как бы потеря защиты близкого, справедливого, доброго гения от горестей и ничтожеств жизни сей.
Когда Репин был жив, радостно было сознание: есть Репин. Было менее одиноко… И вот не стало еще одного великого сына родной страны, России. Репин был подлинным живописцем, художником - артистом. В произведениях Репина - мощь, огромная изобразительная сила; кованая форма, ритмически крепкий рисунок, пламенный темперамент.
Он был живописцем больших психологических достижений, передававшим живописью, с яркостью необыкновенной, характеры, бытовой и духовный облик людей. Они живут на его холстах, предстают нам живыми, неотразимо впечатляющими, особенными репинскими людьми. Из русских мастеров он был, пожалуй, наибольшим мастером мужского портрета, и тем же непререкаемым мастерством отмечены и многие его сюжетные картины: «Грозный», «Николай Чудотворец», «Пушкин в лицее» и др. В них полет чисто художественный.