Конопляный рай

– Что, не верите? Сам видел как они всё в кучу складывают недалеко от балагана. Он ночью приходит и ест, а к ним уже не идёт. Медведя они уважают. Там такая горилла лохматая… На задние лапы как встанет, метра три точно будет.

Рассказывал Колёк с удовольствием, всё так же напуская важность, и делал это так своеобразно, словно делал одолжение. – Мы тоже побросали рыбы немного недалеко. Чтобы не заходил в лагерь. Хоть и сытый, а кто его знает. Зверь же.

Из рассказов Димка понял, где может находиться нанайский табор. Сидеть в лагере без дела, когда его товарищи шарились в конопле, ему было скучно, да и когда приходили, делать было особо нечего: всё одно и то же. Рассказ о странном месте, где жили нанайские духи, заинтриговал его. Это была какая-то высоченная гора, а вокруг неё стены, сложенные из огромных камней. По рассказам нанайцев, Колёк говорил, что эти стены делали великаны, потому что камни, которые валялись рядом, были размером с машину. Во всё это не верилось, но посмотреть очень хотелось. Разделавшись с картошкой и поблагодарив ребят, Димка поднялся и поплёлся к реке.

– Пойду, прогуляюсь, – не выдавая своей затеи, сказал Дима.

– Ну-ну, прогуляйся, – иронично кивнул Колёк. – Заодно с медведем поздоровайся. Привет ему передашь от Фасоля.

– Я с тобой, – неожиданно вскрикнул Фасоль, вылезая из-под старого тряпья. Ребята дружно рассмеялись.

– От реки не отходите далеко. И побольше шумите, чтобы медведь вас заранее услышал и ушёл с тропы, – так же важно посоветовал Колёк, налаживая для рыбалки снасти. – До темна не сидите, искать не станем.

Вначале Димка немного расстроился, что к нему навязался этот крикливый Фасоль. Но потом он подумал, что вдвоём всё-таки веселее, и не так боязно; Фасоль не умолкал ни на минуту. В отличии от своих товарищей, он почти не курил коноплю, а когда делал это, то его начинало выворачивать изнутри. Поэтому ему давали подымить лишь пару раз за день, и когда он затягивался, то долго не мог прокашляться, и становился ещё бледнее. Голос его из писклявого переходил на хрип, выдавая больные бронхи, хотя, самого Фасоля это не беспокоило. Он был привычным ко всему.

Пока прыгали по камням вдоль берега, где река проходила по открытым местам, Фасоль рассказывал про детство: как его оставили зимой на целый день в коляске на улице, и он проорал в ней до самого вечера, и если бы не соседи, то замёрз бы. Родителей после этого лишили прав, потому что это было не впервой, а им, как выразился сам Фасоль, было без разницы. Потом он жил у бабки, а когда она померла, пошёл в училище, хотя из шестого класса было не положено. Там он познакомился с товарищами и попал на Бихан. Ребята его не обижали, хотя, иногда ему доставалось из-за несносного характера: Фасоль был очень упрямым и ничего не боялся. Он сказал, что может спокойно пойти один ночью по лесу и ему не страшно, что легко залезет на кедр и повиснет на самой верхней ветке на одной руке, или донырнёт до самого дна в любом озере. Он спокойно шёл впереди и почти ни разу не обернулся по сторонам, словно вокруг было большое поле, а не заросшая тайга.

– Здесь много змей, смотри в оба, – громко предупреждал Фасоль, в то время как сам совсем не смотрел под ноги. Он шёл босой, и на вопрос, почему он не обулся, ответ был простым, – ноги натирают, буцы велики мне. А чего их стаптывать. Мне ботинки на весь год выдали. Приедем в город, может Колян расщедриться, купит мне пару. Хочу кеды китайские, они три пятьдесят стоят в спорттоварах. В них легко ходить. Как в твоих. У тебя какой размер? Наверное, большие мне?

Говоря о кроссовках Фасоль глубоко вздохнул: –Вам с братом везёт, у вас хоть мать есть. А то, что секла в детстве, это ерунда. С матерью надо бережно, мать же, тем более без мужика. Это мужики все бухари. Козлы.

– Ну, может не все?

– Козлы и точка.

– А сам ты, мужик, ну, когда вырастешь.

–Я не в счёт. Мне бабка перед смертью нагадала, что долго не проживу. Поэтому мне не страшно ничего.

Такая убеждённость сильно смутила Диму, но переубеждать своего нового товарища он не стал, да и бесполезно было это. Когда Фасоль что-либо говорил, то почти всегда судорожно сжимал кулаки, да так сильно, что костяшки становились белыми. В этом чувствовалась отрешённость от жизни, и в то же время страстность.

Некоторое время шли молча. Место было сырое, где-то в глубине распадка, скрытый от солнца нависающими сопками, шумел молодой хвойник. Оттуда тянуло прохладой и какой-то пугающей тайной. Сопки же наоборот, совсем не пугали, скорее манили, и из-за большого расстояния казались совсем небольшими. На самом деле это были большие сопки, с отвесными сторонами и грядами остроконечных скал, поднимавшихся почти до самой вершины. Неожиданно Фасоль остановился. Он не таращился в страхе по сторонам и смотрел перед собой на землю. – Чуешь запах? Тухлятиной воняет. Помнишь, Колян говорил, что нанайцы остатки рыбы медведю скармливают. Наверное, от этой кучи несёт. Может и мишка где-то рядом.