Кононов Варвар

Битва была неизбежной. После бунта Эйрима, после побоища, устроенного в его усадьбе киммерийцем и серокожим, после гибели Торкола и Фингаста сражение сделалось неотвратимой реальностью. Гор-Небсехт уже знал, что мечи и топоры ваниров не смогут его защитить, что он должен полагаться лишь на собственное колдовское искусство, на мощь своих заклятий и смертоносных чар. Но предстоящая схватка его не страшила, так как имелось много способов разделаться с киммерийцем: скажем, превратить дикаря в обезьяну, от коей этот варвар ушел не столь уж далеко. А серокожего – в медведя!

Маг высокомерно усмехнулся, по привычке меряя неспешными шагами пространство между алтарем и распахнутыми настежь окнами. Сейчас он был спокоен и собран; он не думал о походе на юг и о зеленоглазой женщине с далекого острова – он готовился отстаивать свою жизнь и свою власть. Ноздри его крупного носа раздувались, темные глаза под кустистыми бровями грозно поблескивали, пальцы непроизвольно шевелились, то ли стискивая чье-то горло, то ли чертя в воздухе колдовские знаки.

“Не надо ни медведей, ни обезьян, ни прочей живности, – думал Гор-Небсехт. – Гораздо лучше обратить обоих пришельцев в камень… Да, в холодный камень, черный и гладкий! Изваяние киммерийца он поставит рядом с алтарем, чтобы любоваться статуей всякий раз, когда будет в этом чертоге… А серокожего, быть может, и оживит… потом, спустя несколько дней после схватки… Из него получится хороший слуга и страж; не стоит пренебрегать бойцом, который может справиться с десятками опытных воинов. Но сперва серокожему нужно обучиться покорности и побыть здесь, в обширном и сумрачном зале, около статуи киммерийца”.

Поразмыслив, Гор-Небсехт принял именно такое решение. Что касается самой магической процедуры, превращавшей живую плоть в камень, то ее он помнил еще с тех дней, когда проходил ученичество в Стигии.

Подобных ритуалов имелось несколько; все они в чем-то были сходны, отличаясь лишь деталями и произносимыми словами.

Например, Проклятие Сета…

Губы мага шевельнулись, и под сводами зала прозвучали древние строфы:

Да будут члены твои камнем,

Да уподобятся они недвижным утесам,

Да скует их холод Вечной Бездны –

Так говорит Бог над богами,

Великий Змей Вечной Ночи,

Отец Зла, Владыка Смерти,

Властелин, не знающий жалости…

“Отчего же не воззвать к Сету и древней стигийской мудрости”, – подумал Гор-Небсехт. Хоть сам он отрекся от почитания Великого Змея, но не стал служить никому другому… никому, кроме себя самого. Так что Змей поможет ему во всяком черном деле – недаром же он зовется Владыкой Смерти и Прародителем Зла!

Существовали еще и могучие заклятия Окаменения, Забвения и Развоплощения; их Гор-Небсехт тоже знал и помнил. Словно желая проверить себя, он зашептал, стараясь не сотворить ненароком жеста, освобождавшего магическую силу чар:

Если ты смертен, рассыпься прахом;

Если бессмертен, спи в объятиях вечности;

Если ты дух, развейся по ветру;

Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.

Пусть имя твое сотрется из памяти людской,

Пусть боги и демоны забудут о тебе,

И свет солнца, луны и звезд

Не коснется больше твоей плоти.

Слова эти были острее мечей, смертоносней копий. Разве киммериец устоит против них? Не устоит! И быть ему камнем!

Гор-Небсехт рассмеялся – холодным презрительным смехом гордеца, нацелившего нож в глотку врагу. Ничтожному врагу!

Итак, киммериец станет камнем. Потом придет время расправиться с Эйримом, сделать так, чтобы Высокий Шлем был не столь высок. А потом…

Наконец он дал себе волю и погрузился в мечты о зеленоглазой женщине, о рыжей ведьме с далекого острова.

* * *

“Очнись, – раздался беззвучный голос Трикси, – очнись! Время идет, а ты не решил, что будешь делать!”

Ким вздрогнул. Фигура Чернова исчезла, балкон был пуст, широкое окно и дверь сверкали золотом в лучах вечернего солнца. Один из стражей направился к вольеру, выпустил собак; двое других сунулись в караульную, вытащили столик, сели ужинать. Откуда-то из-за кустов появилась еще пара мужчин в комбинезонах, с лопатами – то ли рабочие, то ли садовники, то ли качки, решившие поразмяться на цветочных клумбах. Бросили лопаты, подсели к столу, закурили… Даши – ни следа, ни намека.

Зато на крыльцо вышел Чернов. Постоял, заложив руки за спину, спустился по ступенькам, отмахнулся от подбежавших собак, прошелся туда-сюда, понюхал розы, задрал голову к балкону, словно что-то там разглядывал, и исчез за кустами.

“Вечерняя прогулка? Пожалуй, стоит присоединиться, – решил Ким, сползая к слуховому оконцу. – Обойти лесом под стеной – вдруг где-то она поближе к дому, и Трикси унюхает Дашин инклин… Или в каком-то месте нет охранных проводов, а есть подземный ход или калитка – две доски на трех гвоздях… Или растет у стены сосна, а ветви протянулись на другую сторону… Или…”