— Пока они, я имею в виду местных, занимаются версией со Слепаковым, мы с тобой пойдем и побеседуем с соседями Кирьяновых по поводу его отношений с женой, — предложил Лев Иванович Станиславу, и тот согласился.
Как-то так повелось, что во всех их совместных расследованиях первую скрипку всегда играл Лев Иванович. И не потому, что он был умнее или деятельней Станислава, деятельность и активность как раз были больше присущи Крячко, а скорее потому, что у Гурова была больше развита чувствительность. Он имел необыкновенную интуицию, или, как принято говорить у сыщиков, — нюх, который помогал ему практически сразу угадывать в каком направлении им следует вести расследование. И всякий раз это направление оказывалось правильным.
Вот и на этот раз Лев Иванович откуда-то знал, интуитивно чувствовал, что искать убийцу нужно не среди писателей, а где-то в более близком к Кирьянову окружении. А для этого ему нужно было узнать, каковы были отношения в семье, были ли в семействе у Кирьяновых какие-то тайны. А может, просто это далекое прошлое догнало Евгения Петровича и отомстило ему за ошибки молодости? По своему огромному опыту работы Гуров знал, что и такое может быть. Все могло быть…
«Как там сказала Марьяна Степановна? На Руси могли убить и за меньшее, — вспомнил он слова Скориковой. — За меньшее убивали не только на Руси. Человеку вообще присуще не ценить чужую жизнь, — думал он. — Впрочем, как и свою тоже».
Глава 9
Для опроса писателей Гуров и Крячко решили разделиться. Станислав направился в трехсотый номер, а Лев Иванович должен был переговорить с троицей из триста первого. Когда он подошел к двери, то услышал из номера звуки классической музыки. Он немного постоял, послушал, наслаждаясь, и предположил, что звучало одно из произведений Баха. Хотя Гуров и не был большим меломаном, но все-таки немного разбирался в классических произведениях и мог отличить орган от других музыкальных инструментов.
Он постучал, как и просил его толстячок Голубев — погромче. Музыку тотчас же, словно только и ждали этого сигнала, сделали тише, а потом, как показалось Гурову, и вовсе выключили. Еще через секунду дверь открылась.
— Входите, уважаемый сосед! — улыбался радушной улыбкой Голубев.
Он впустил Гурова и, что не ускользнуло от глаз полковника, выглянул в коридор, быстро осмотрелся по сторонам и только потом затворил за собой дверь.
Трехсотый номер в отеле был на троих и состоял всего из одной, но довольно просторной, комнаты. За низеньким столиком сидел сосед Голубева — Калистратов. Перед ним стояла доска с партией в нарды, а справа лежал планшет, из которого чуть слышно лилась приглушенная музыка.
— Никогда не пробовал играть в нарды, — улыбнулся Лев Иванович.
— О, это весьма занимательная, интеллектуальная игра, — заулыбался в ответ Калистратов. — Ничуть не уступает шахматам. Просто удивительно, что она столь малопопулярна в России. Хотя чемпионаты страны и мира по ней проводятся ежегодно, они не так привлекают внимание прессы, как турниры по шахматам. А жаль, жаль…
— Садитесь, — Голубев рукой указал на кресло напротив Калистратова, в котором недавно сидел он сам.
— А как же вы? — огляделся Лев Иванович в поисках стула.
— А я тут, на кровати, присяду.
Голубев сел на ближайшую кровать и, сложив ладони лодочкой, посмотрел на Гурова, ожидая вопросов.
— Как я понял из ваших показаний, которые вы давали утром местным оперативникам, вчера вечером вы все были свидетелями скандала супругов Кирьяновых, — не заставил себя ждать Лев Иванович.
— Ну-у, я бы не сказал, что это был скандал, — протянул Калистратов и вопросительно посмотрел на Голубева.
Тот, соглашаясь со словами коллеги, кивнул и добавил:
— Да, скорее это была ссора. Знаете, когда один из оппонентов настаивает на чем-то, а другой не соглашается с ним. И в какой-то момент это несогласие перерастает в раздражительность и эмоциональность…
«Неужели все писатели такие многословные и выражаются в обыденной жизни так витиевато? Этак я буду допрашивать их целый день, чтобы узнать хоть что-то путное», — с тоской подумал Лев Иванович, но виду не подал.
— А суть спора вы уловили? О чем был разговор?
— Это был не совсем спор… — начал было Калистратов, но Голубев его перебил.
— Это был не спор, — поддакнул он. — Мы, правда, не очень вслушивались, торопились, понимаете ли, чтобы не опоздать к началу сеанса. Мы еще вчера взяли билеты на премьеру…
— Хорошо, не спор, — теперь уже пришлось перебить Гурову. — Но суть разговора вы поняли?
Конечно же, Лев Иванович понимал, что это не очень вежливо — перебивать человека, но и слушать подробный рассказ, на какой фильм собирались свидетели и почему именно на него, ему не хотелось. Вот будь они подозреваемыми, и требовалось бы уточнить их алиби, тогда другое дело — можно и выслушать.
— Ольга Михайловна настаивала, чтобы Евгений Петрович не отдавал первое место Вере Николаевне Дробышевой, а выбрал бы в этом году кого-нибудь другого, — ответил Калистратов, быстро взглянув на Голубева. Но тот на этот раз промолчал и только кивнул.