Конкурс киллеров

— Ленка, говори, ты чем моего Мурика кормила? — без приветствия налетел на меня Венечка. — Я ему курицу даю — он не жрет! Рыбу свежую даю — опять не жрет! А сам смотрит на меня так выжидательно, словно просит чего-то! Мне даже страшно стало, ты вроде говорила, он на какого-то человека напал? Может, у меня удав-каннибал?

— Может, и каннибал, не знаю, но вообще-то он ел куриный фарш, — припомнила я. — Две двухсотграммовые пачки съел одну за другой, по-моему, ему понравилось.

— Фарш он тоже не ест!

— Не может быть, — я задумчиво посмотрела в свою креманку, на остатки пломбира, и меня осенило: — Венька, я забыла тебе сказать! Фарш был замороженный! В смысле, он съел его еще замерзшим! Как мороженое! Ему, наверное, жарко! Что там у тебя есть из еды, окорочка, рыба — неважно, сунь это в морозилку! Вот увидишь, в мороженом виде Мурик съест что угодно, хоть лоточек со льдом!

— Ты думаешь? Ладно, я попробую, — неуверенно сказал Венечка. — Спасибо за совет.

— Приятного Мурику аппетита, — я собралась отключиться, но тут Венечкин голос снова обрел силу:

— Ленчик, слышишь, я тут вспомнил еще одного типа из твоего списка! Это Рыло!

— Какое еще рыло? — удивилась я. — Нет у меня там никаких рыл!

— Есть! Каша Косорылко! То есть Каша — это тоже прозвище, его Аркадием зовут! Аркадий Косорылко!

— Венька, ты врешь, — я торопливо тянула из кармана пресловутый список, уже изрядно помятый и потертый на сгибах листок. — Нет здесь никаких каш, и рыл нет, и ни едного Косорылко!

— А Раевский есть?

Я спешно перечитывала список:

— Ну, есть!

— Это он.

— Почему?

— Потому что взял фамилию жены, — терпеливо объяснял Венечка. — Был Косорылко — стал Раевский, как ты не понимаешь?

— Очень даже понимаю, — согласилась я. — Фамилия Косорылко звучит на редкость неблагозвучно, Раевский-то не в пример лучше… А ты откуда знаешь, что это он?

— Так мы же учились вместе на биофаке! — засмеялся Венечка. — Пять лет в общаге одну комнату на четверых делили! Это потом Каша подался из биологов в торгаши и из Рыла превратился в Раевского! А в те времена был парень как парень, с закидонами, правда… Он специализировался по пернатым, и между прочим все мечтал наладить контрабандный поток золота с помощью перелетных птичек…

— Это как? — заинтересовалась я.

— Так! Тут окольцевать их золотом, там это золото снять! Видишь, с юности человек тягу к ювелирке имел, потому, наверное, и поднялся!

Похохатывая, Венька отключился.

— Байки, — проворчала я, торопясь доесть быстро тающее мороженое. — Контрабанда золота при помощи перелетных птиц, придумают тоже!

Не донеся ложечку до рта, я остановилась.

— Ты капаешь мороженым себе на брюки, — заметила наблюдающая за мной Ирка.

— Ага, — я тупо перелила содержимое ложечки обратно в креманку, помешала растаявшее мороженое, облизала пустую ложку и замерла.

Где-то когда-то я уже слышала подобный анекдот?

— Очень интересно выглядишь, — откровенно потешаясь, заметила Ирка. — На редкость интеллектуально! С торчащим изо рта черенком ложечки, с глазами, как плошки!

Вспомнила! Нечто в этом роде мне рассказывал Гжегош!

Дело было давно, я училась в университете и жила в общежитии. Отдельного корпуса для иностранных студентов тогда еще не построили, поэтому афганцы, вьетнамцы, алжирцы, поляки, болгары и прочие зарубежные гости жили вместе с русскими студентами. Из каких-то особых политических соображений их расселяли в пропорции один к трем: на одного иностранца — трое наших. Поляк Гжегош изучал русский язык, поэтому мы частенько сталкивались с ним не только в общаге, но и на факультете. Красивый черноглазый парень обращал на себя внимание девиц, но все они быстро отваливали в сторону, познакомившись с ним поближе. Очаровательный Гжегош был неприлично экономен, можно даже сказать, скуп. В принципе, фантастической бережливостью отличались все наши польские друзья, повально занимавшиеся тем, что тогда называлось «фарцовкой»: они везли из Народной Польши дефицитные в СССР тряпки и косметику, успешно продавали их русским однокашникам, а на выручку покупали золотые кольца. В те времена золото в Польше стоило в два с половиной раза дороже, чем в Союзе, так что это был неплохой бизнес. Поскольку поляки фанатично экономили каждую копейку, посиделок с обедами в складчину у них не бывало, каждый готовил себе сам и кушал в одиночку. Мы к этому привыкли, но вид здоровенного парня, разводящего в крохотном ковшике половину пакетика сухого супа, был так впечатляющ! Увидев однажды, как рослый широкоплечий Гжегош лезвием опасной бритвы крошит в кипяток тщательно очищенную сморщенную морковку, похожую на хвостик дистрофической мышки, я прослезилась и из сострадания позвала парня на чай. Ну, может, не из чистого сострадания — говорю же, он был высокий, широкоплечий, красивый. В общем, в моем вкусе.

И не только в моем!