Коньяк Наполеон

- А почему он не снимает кепи? - спросил я.

- Лысеет, - кратко и категорично сообщила Брижит. - Для нормальной профессии - ничего страшного, никакой проблемы. Даже для нормальных музыкантов. Но "Killers" - ведь идолы teenagers. E олицетворяют подростковую мужественность. Обилие волос - один из их символов. Лысый "Killer" - это плохая шутка. Каждый месяц специальный парикмахер приходит делать Дугу завивку. Подымает волосы с затылка наверх и химически закрепляет. Дугласу aua хорошо, его место на сцене чуть в глубине, и в обычном шоу, если он не солирует, его не очень-то разглядишь. Вот Би-Би,- singer, у того скоро будет проблема...

Я вспомнил буйно-волосатого Би-Би, трясущего лохмами, зажав стойку микрофона между ног.

- Что, тоже лысеет?

- Да, - Брижит ухмыльнулась. - Только ты никому об этом, O.K.? Я тебе как другу. "Killers" - лысые... - Она фыркнула.

Можно было подумать, что она радуется тому, что ее boy-friend e его группа лысеют... Я хорошо знал Брижит. Больше трех лет мы общались едва не ежедневно. Я знал ирландскую семейку Брижит, ее трех рыжих сестер и двух рыжих братьев. Ее рыжего отца и блондинку с хриплым голосом - мать... Я знал, что Брижит, как у всех О'Рурке, необыкновенно развиты критические faculties*. Что она не прощает слабостей никому, ни родителям, ни boy-friend. Почему она с Дугла-сом? Потому что, сменив большое количество мужчин и, убедившись, что все они слабы, смешны, так и не найдя идеала, она предпочла парня, слабости которого она изучила. Дуглас брал ее out еще в старших классах школы.

* Способности (фр.).

Тощая, молочнокожая, рыжая Брижит всегда нравилась мне, но между нами всегда стояла Дженни, а позже я оказался в Париже, а она прочно осела с Дугласом. Я тоже нравился Брижит, я был уверен в этом. Насмешница, она никогда не высмеивала меня. Я думаю, ей нравилась моя независимость и бычье упрямство человека из страны на темном дальнем боку глобуса, почему-то решившего стать великим писателем.

Вернулся Дуглас вместе с зевающими Жозом и Джефом. Мордатые и кудлатые вопреки только что выраженным Брижит опасениям, грубо двигая стульями, они уселись за наш стол. Я был представлен.

- И как ты можешь жить среди frogs, man? - сказал Джеф. - Они даже не говорят по-английски. Даже здесь в "Меридиэн" - интер-национальном четырех звезд отеле, а?!

Я хотел было сказать ему, что их американская наглость без-гранична и простирается до полного игнорирования существования других языков. Но решил не задирать поп-звезд.

- В моем business народ говорит по-английски, - заметил я.

- У них у всех аррогантные рожи, - продолжал Джеф, рукою вы-хватив с тарелки Дугласа последний кусок ромовой бабы. - Смотрят на тебя, как будто презирают, за то что ты не frog. Thanks God, к вечеру мы будем в Англии. Пять концертов там, - и домой! Уф, как мне хочется в Бруклин!

Все это могло быть равно и искренним кредо бруклинского патриота, и позой. Эти типы родились и выросли в стране, где вкус к publicity всасывается человеком с молоком матери. Быть американским патриотом все более модно. Я знал лучше Джефа (я много читаю), что ностальгия по trafic jam, по "Макдональдам" и " На-тане", и родному захолустному Бруклину берет начало в пластик-эстетике Энди Уорхола. Панк-рок звездам полагается говорить то, что говорит Джеф. До него тоже самое уже сказал Ричард Хэлл журналу "Интервью". Джеф не на того напал. Я оттянул в Нью-Йорке больше [лести лет. Не зная, чем заняться, паразит на welfare, 1976-й, 77-й, 78-й я провел на Лоуер Ист-Сайд, где тогда родилось нью-йоркское панк-движение. Молчаливый, никому не известный, я во всем участвовал, был одним из первой сотни зрителей. Я слушал и видел Блонди, Ричарда Хэлла и Пластматикс, и Патти Смиф, и залетного Элвиса Костелло, когда все они еще были никто. На крошечной сцене темной дыры "CBJB". Что он мне выдает свой bullshit...

- Серьезно? - невинно спросил я. - А я себя здесь чувствую, как рыба в воде. Рок-энд-ролл у них плохой, и, на мой взгляд французам не хватает скорости, они движутся, как сонные, это да. Меня до сих пор раздражает, когда молодой парень в supermarket лениво укладывает в сумку продукты, не торопясь ищет по карманам money, не торопясь, платит, а очередь ждет. На кой же и supermarket... А вообще-то они O.K., French...

- Пора тебе, Эди, обратно в Нью-Йорк, - сказал Дуглас и засме-ялся. Домой.

"Домой" мне польстило. Дуглас как бы забыл, что я не американец. У нас было общее прошлое, и никто не задавался вопросом, сколько его, этого прошлого. Как глубок слой.

- Не могу еще, - оправдался я. - Американского издателя у меня нет. Найду, тогда привалю.

- В доме моей матери, на ее лестничной площадке освобождается appartment, - сказал молчавший до сих пор battery-man* Жоз. От Джефа его отличал только кривой нос. "Причина их патологической похо-жести в их густоволосости, - подумал я, - в челках до бровей".

* Ударник в оркестре (англ.).

- Сколько комнат? - спросил Дуглас.

- Две.

- Возьмем? - обратился Дуглас к Брижит.