Читаем Конфуций полностью

В жизни Конфуция проглядывает одна великая загадка: загадка единства ритуальной заданности поведения и внутренней свободы духа. Удел Конфуция в миру – безукоризненная аккуратность каждого жеста и слова, изысканное кружево стильных манер, сквозь которое просвечивает духовный свет жизни. Это мир теней, отблесков, отчужденных следов мировой со-бытийности и – мир-экран, мир-ограда, оберегающий «полноту добродетели» мудрого. Конфуций живет в миру строго по этикету – и не более того. Он защищает этикетом свою неприкосновенность и свое достоинство; ему нравится держать дистанцию в светском общении. «Хороший человек не стремится получить доступ во внутренние покои чужого дома», – часто повторяет он. Мы никогда не узнали бы о внутреннем источнике силы Учителя, о сокровенном просторе его сообщительности с миром, о теплоте его сердца, согревающей «древнюю правду», если бы не одно совершенно особое измерение его бытия: его школа, круг его учеников, которые только и имели возможность и право бывать во внутренних покоях дома Учителя Куна. Разумеется, речь идет о школе не просто как учебном заведении, но как пространстве внутреннего, доверительного общения между людьми, обители «многотрудной праздности» самовысвобождающегося духа, затаенной мечте о совершенстве. Школа Конфуция, мы уже знаем, не отгорожена от жизни и даже едва ли отделена от нее. В сущности, она и есть жизнь подлинная и доподлинно прожитая; она есть жизнь внутри жизни. Ничего удивительного, что в обществе учеников Конфуций держится совсем не так, как в свете. Здесь его церемонность отступает на второй план или вовсе испаряется, и перед нами встает образ человека поразительно живого и непосредственного – задумчивого, остроумного, ценящего шутку, готового признать свои ошибки, в чем-то сомневающегося, порой тоскующего или рассерженного, но всегда внимательного к ближнему и требующего от себя и от других искренности каждого поступка и каждого слова. Образ скорее заботливого отца и старшего товарища, чем классного наставника. Он и в самом деле называл учеников своими «детьми». Он любил их как родных детей.

К Учителю Куну приходили за наукой сотни людей всех возрастов, нередко из дальних краев. Единицам удавалось войти в круг близких учеников – тех, кто был «допущен в личные покои» учителя. Мы довольно много знаем об этом новом поколении лучших выучеников Конфуция, поскольку именно им (и их собственным ученикам) мы обязаны появлением на свет книги «Беседы и суждения». Все они были моложе учителя по крайней мере лет на сорок и годились ему не то что в сыновья, но и во внуки. Самый молодой из них, уроженец далекого царства Чу Гунсунь Лун, родился на 53 года позже учителя. Как и старшие ученики, это были люди очень разные по характеру, интересам, происхождению, способностям. Все же преобладали среди них отпрыски высокопоставленных семей, чему не следует удивляться: искать расположения Учителя Куна уже не считали зазорным даже знатнейшие аристократы. А Конфуций честно признавался:

«Те, кто пришел ко мне поначалу, были по части ритуалов и музыки дремучими людьми. А те, кто пришел ко мне потом, в ритуалах и в музыке были людьми сведущими. И все же в жизни я отдаю предпочтение первым».

Трудно сказать, почему Конфуций так любил своих первых учеников. Быть может, причиной тому была его давняя неприязнь к интригам двора, а может, дело было всего-навсего в силе привычки или в обыкновенной стариковской ворчливости. Но только характеристики новичкам он и впрямь давал до крайности нелицеприятные. Одного назвал «тугодумом», другого – «медлительным», третьего – «ограниченным», четвертого – «слишком жестким». А впрочем, к чему деликатничать среди своих!

В кругу учеников младшего поколения особенно выделялся своим усердием и преданностью учителю его земляк Цзэн Шэнь, заслуживший среди товарищей по школе почетное прозвище Цзэн-цзы – Учитель Цзэн. Наибольшую славу Цзэн-цзы принесло его жизненное кредо, выраженное в следующих словах:

«Каждый день я трижды спрашиваю себя: все ли я сделал, чтобы помочь другим? Был ли я до конца искренен в отношениях с друзьями? Осуществил ли на деле то, что передал мне учитель?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии