Конфайнмент

Минут пять они с Шурой стояли под единственным работающим фонарём и растерянно озирались, пытаясь понять, почему я назначил встречу в таком странное месте — дальнем конце пустого тёмного парка, где нет ни единой лавочки, где грустно и одиноко, куда никто не заходит и только озябший ветер гуляет среди осенних деревьев, срывая холодные капли с голых ветвей и уныло шурша давно опавшими листьями.

Я молча смотрел на приятеля и свою бывшую-будущую и не мог заставить себя выйти к ним из «укрытия». Мне было стыдно. Нестерпимо стыдно. До ужаса, до дрожи в коленях. Я просто боялся поверить, что Жанна меня простила… сумела простить…

Лишь когда ждать непонятно чего стало совсем уже неприлично, я всё-таки выбрался из-за тумбы и на негнущихся ногах, как на ходулях, побрёл навстречу судьбе.

Чем ближе я подходил к фонарю, тем сильнее меня охватывал страх. А вдруг мне сейчас скажут, чтобы я забирал свои бумаги и документы и никогда больше никому не звонил…

— Ну, вы тут это… как-нибудь сами. А я пока погуляю.

До меня не сразу дошёл смысл того, что сказал Синицын. Поначалу я его вообще не услышал, потому что стоял перед Жанной и просто смотрел на неё. А она на меня…

В руки мне ткнулся какой-то пакет. Я даже не стал его разворачивать.

— Шура говорил, что ты убежал, да?

— Я? Убежал? Откуда?

Голос мой звучал хрипло.

— Не знаю. Наверное, из тюрьмы.

— Из тюрьмы?.. Нет, это называется следственным изолятором.

— Но ты же не виноват, да?

Я помотал головой.

— Да. Я ничего плохого не сделал.

— Это она тебя засадила.

Жанна не спрашивала. Она утверждала. И я её понял. Понял, о ком идёт речь.

— Нет, не она. Просто стечение обстоятельств.

— Но ты же с ней…

Я не дал ей закончить.

— С ней у меня ничего не было. Я знал её до тебя. Но потом всё.

— А она говорила, что…

— Нет. Она обманула.

— Правда?

— Да.

Ложь. Правда. Не было. Было. Эти понятия потеряли для меня всяческий смысл. Ведь это всего лишь слова. Их можно повернуть как угодно. Но человек всегда будет воспринимать их по-своему. Он будет слышать лишь то, что хочет услышать. А остальное… Кому нужна никому не нужная правда? Да и нужна ли она вообще хоть кому-то?.. Думаю, нет. Человеческие отношения, отношения между мужчиной и женщиной выше каких-то слов, какой-то дурацкой правды, каких-то предположений, сомнений. Есть только здесь и сейчас. И есть то, что нельзя передать только словами…

Не знаю, сколько минут и часов мы стояли, обнявшись. Время для нас просто исчезло. Жанна что-то тихонько шептала, я отвечал. Наши слова и фразы откладывались где-то в памяти, чтобы вспомнить позднее, но в настоящем они почти ничего не значили. Синицын из 2012-го ошибался, когда утверждал, что время делится на потоки и что один из них главный, он порождает другие, менее важные, второстепенные. Он думал, что главный поток — тот, где находится наблюдатель, что сто́ит лишь слить его с остальными, и всё сразу вернётся на круги своя. Потоки объединятся и потекут в нужную сторону. Раньше я ему верил, но теперь понял, что он не прав. Разные времена, как и разные жизни, объединить невозможно. Их можно только дополнить. Чем? Своими поступками. Хорошими ли, плохими — неважно. Важно, чтобы они просто были…

Пакет, который передала мне Жанна, я развернул только на следующее утро. Внутри лежали все мои «случайно пропавшие» документы. А ещё пятьсот с лишним рублей, которые я хранил в тумбочке и которых мне так не хватало, когда сбежал из СИЗО. Но самым ценным оказалось даже не это. Главным приобретением стал песенник с новым письмом из будущего. Две страницы плотного текста, написанные убористым почерком профессора Александра Синицына.

Новости из ноября 2012-го меня откровенно порадовали. Ценная монетка пришлась как нельзя кстати. На вырученные от её продажи деньги Смирнов и Синицын купили всё, что им нужно, и теперь работа по изготовлению «машины времени наоборот» шла полным ходом. Определились и с местом будущего прокола. Дача Кацнельсона в посёлке Хлебниково. По уверениям Синицына, в моём 1982-м она должна быть свободна. Так это или, я собирался проверить с помощью «местного» Шурика, благо, что договорился встретиться с ним через неделю. А вот очередные научные выкладки нашего вневременно́го гения я думал проверить самостоятельно, чтобы, как водится, не случилось опять какой-нибудь заковыки…

Вчера у нас выдавали аванс. На мой взгляд, оказалось очень даже неплохо. Меньше, чем за две полных недели, я заработал аж восемьдесят пять рублей. Пусть после встречи в субботу особой нужды в деньгах уже не было, честно полученные купюры всё равно грели душу сильнее, чем крупный, но не слишком законный выигрыш в Спортлото.

Долг Семёнычу я отдал сразу, хотя он и не настаивал.