Конфайнмент

Сегодня требовалось провернуть то же самое, но с другой целью, гораздо быстрее и, самое главное, днём, а не в ночной темноте.

«Нахальство — второе счастье», — прошептал в голове чей-то голос, и Митрос с ним согласился. Второму «я» следует доверять — так ему говорила мама в далёком детстве. А маме он привык доверять ещё больше.

Небольшую выемку под забором англичане, как выяснилось, за четыре прошедших года так и не обнаружили, а проблемы с горючим, скорее всего, списали на обычное разгильдяйство.

Колючий кустарник, росший по обе стороны ограждения, надёжно скрывал лазейку. Требовалось просто продраться через него, не привлекая внимания. Внутри стоянки это получилось даже проще, чем то же самое, но снаружи. В парке, где народа было полно, любой мог случайно увидеть лезущего сквозь кусты человека, а на стоянке на периметр никто не смотрел. Основное внимание уделялось воротам: чтобы празднующие независимость киприоты не решили бы вдруг покуситься на собственность армии её величества.

Осторожно раздвинув колючие ветки, «диверсант» внимательно осмотрел двор. Восемь «Виллисов», три «Лендровера» плюс бронетранспортер «Сарацин» с пулемётной башенкой наверху. Личный состав — пять человек в пределах прямой видимости. Остальные, по всей вероятности, коротали время в «штабной» палатке.

Главную цель Митрос определил практически сразу — ближайший из «Виллисов» и отдыхающего рядом водителя. Последний, расстегнув мундир и сняв обувь, безмятежно дремал в тенечке под деревом. Бесшумно подкравшегося к нему человека он не услышал. А потом стало поздно. Киприот резко обхватил голову «отдыхающего», накрепко зажав ему рот, чтобы не трепыхался, и секунд десять удерживал пальцы в районе сонной артерии. Когда англичанин обмяк, Димитриос быстро стащил с него китель и надел на себя. Форменная пилотка, надвинутая на глаза, завершила процесс маскировки. Большего, по сути, не требовалось. Вряд ли кто-нибудь из «своих» стал бы особо дотошно вглядываться и проверять каждого выезжающего в город водителя.

Так, собственно, и произошло. Часовой даже не встал со стульчика под навесом — просто протянул руку и снял накинутую на стопор веревочную петлю. Длинный шнур перестал поддерживать противовес, шлагбаум поднялся, лёгкий армейский джип выкатился со стоянки на улицу…

В госпиталь Святой Параскевы ехали не торопясь. Дорога, хотя и ровная, но «Виллис» не лимузин, в нём даже на переднем сиденье трясло. Мария, сидящая рядом с водителем, как вцепилась обеими руками в скобу на приборной панели, так и не отпускала её до самой больницы. Расположившийся сзади Никас, склонившись в три погибели, готовился в любую секунду подхватить жену, чтобы та случайно не выпала и не ударилась обо что-нибудь твёрдое. Однако обошлось. До места доехали без происшествий. Димитриос даже немного удивился своей уверенной езде, ведь за руль он садился не так уж и часто, всё больше пешком да по горной местности…

Сестрами милосердия в госпитале служили монахини из монастырей Святой Фёклы и Святого Николая «Кошатника». Последний, к слову, получил своё прозвище не просто так. Больше полутора тысячелетий назад Святая Равноапостольная царица Елена, мать римского императора Константина Великого, приказала привезти на остров кошек, чтобы те очистили местность от ядовитых змей. Удивительно, но кошки с этой задачей справились, и благодарные островитяне посвятили им один из праздников. Столетие за столетием, каждый год в день Святого Николая, покровителя моряков, местные рыбаки отдавали хвостатым друзьям весь свой улов…

В больнице, как и вокруг, кошек хватало. Они бродили повсюду, и никто их не гнал.

Две даже забрались в припаркованный во дворике «Виллис» и разлеглись на высоком заднем сиденье, куда попадала тень от раскинувшейся рядом пальмы.

«Котики. Священные животные интернета», — вновь усмехнулся внутренний голос.

Митрос аж вздрогнул от неожиданности. Он только сейчас понял, что его второе «я» разговаривает с ним по-русски. Парень этот язык знал, хотя больше привык говорить на греческом. Его мама сама была наполовину русской, наполовину гречанкой родом из Смирны, а вот отец… История его отца Михаила Тавридиса была окутана какой-то тайной, о которой мать вроде бы и рассказывала, но почему-то не полностью, словно сама до конца не верила в то, что видела собственными глазами и слышала от других…

— Срочно в родильное! — осмотрев роженицу, скомандовал вышедший в приёмное отделение врач.

— Вы кто? — бросил он сунувшемуся следом Никасу.

— Муж.

— Хорошо. Будете ждать за дверью. А вы кто? — повернулся врач к Митросу.

— Друг, — пожал тот плечами.

— Друзей внутрь не пускать, пусть ждут на улице, — доктор выразительно посмотрел на дежурную медсестру. — И вообще, пока идут роды, чтобы никто чужой сюда не входил!

— Да, господин Скалатос, — кивнула монашка.

Спорить с медперсоналом Митрос не стал. Не положено, значит, не положено. А вот проследить, чтобы никто не входил — с этим можно и подмогнуть, пускай и на сугубо добровольных началах.

Незаметно подхватив лежащий на стуле белый халат, молодой человек вышел на улицу.