Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Пол Берман написал прекрасный «букварь» по тоталитаризму — левому и правому, восточному и западному, — и показал, что тоталитаризм всегда чреват геноцидом и даже массовым самоубийством. Он отмечает, что XX век стал великим инкубатором «патологических движений масс» — политических движений, «опьяненных идеей кровавой бойни»[155]. Берман также указывает на то, что либеральные мыслители часто не способны увидеть, насколько ужасны подобные явления. Существует некая великая традиция «либерализма как отрицания», писал он. Особым даром такого самообмана отличались французские социалисты 1930-х, которые, несмотря на то что на востоке собирались темные тучи неразумия, не могли поверить в то, что нацизм заслуживает серьезного отношения. Когда военная угроза Германии стала вполне реальной, они продолжали обвинять свое правительство и оборонную промышленность в милитаризме. По мнению Бермана, подобная склонность выдавать желаемое за действительное и сомневаться в себе стала особенно ярко проявляться на Западе после событий 11 сентября. Многие западные либералы, которые полагают, что людьми во всем мире движут те же самые желания и страхи, что и ими самими, начали говорить, что за мусульманский терроризм несут ответственность правительства западных стран. Многие говорят, что мы сами стали причиной зла, обрушившегося на наши головы. В частности, Берман отмечает, что многие люди сегодня думают, что в палестинском терроризме виноват Израиль. Эта точка зрения не просто отражает антисемитизм (хотя и это, конечно, здесь присутствует), но это продукт парадоксальной моральной логики. Люди есть люди (думают сторонники такой теории), и они не делают таких ужасных вещей, пока для того нет весомых оснований. Следовательно, палестинские террористы-смертники ведут себя таким образом в ответ на эксцессы израильской оккупации. В силу такой логики, говорит Берман, в европейской прессе Израиль нередко сравнивают с нацистской Германией[156]. Нужно ли говорить о том, что такое сравнение нелепо? По словам Дершовица, истина заключается в том, что «ни один другой народ в истории, сталкивавшийся со столь же тяжелыми испытаниями, не придерживался столь же высоких стандартов в сфере прав человека, не заботился в той же мере о безопасности невинных граждан, не пытался изо всех сил оставаться в рамках закона или не стремился жертвовать столь же многим ради примирения»[157]. Израиль показал, что способен ограничивать применение силы в такой степени, какая и не снилась нацистам и, что для нас еще важнее, на подобное не способна ни одна из нынешних мусульманских стран. Спросите себя: если бы евреи были бессильным меньшинством в Палестине, могли бы палестинцы подобным образом воздерживаться от убийства евреев? Или появились бы в этом случае еврейские террористы-смертники? Такое развитие событий не более правдоподобно, чем рассказ о полете Мохаммеда на небеса на крылатом коне[158].

Кроме того, Берман полемизирует с тезисом о «столкновении цивилизаций» Хантингтона, говоря, что концепция «цивилизации» не позволяет рассмотреть все различные грани конфликта. Это скорее не столкновение цивилизаций, пишет Берман, но «столкновение идеологий», где «либерализм противостоит апокалиптическим и фантасмагорическим движениям, которые ведут борьбу с либеральной цивилизацией уже со времен Первой мировой войны»[159]. Это ценное замечание, но оно не говорит о самой существенной стороне явления. Проблема же заключается в том, что некоторые наши представления не могут сосуществовать рядом с иными представлениями. У нас остается две возможности: война или диалог, и нет гарантии, что мы всегда будем иметь возможность свободно выбирать одну из них.

Берман дает прекрасное краткое описание нынешней ситуации: