Конец странствий

— Все ясно, — вздохнул ирландец и выпрыгнул из повозки, одетый по-русски в широкие, заправленные в сапоги штаны и серую блузу с кожаным поясом. — Только остается привыкнуть к этой новой моде и… хотелось бы побриться!

— Мне тоже! — поддержал его Язон, появляясь в таком же облачении. — Я нахожу, что мы похожи на наших тюремщиков…

Гракх осмотрел их критическим взглядом, затем с удовлетворением кивнул головой.

— Получилось неплохо. Впрочем, это все, что я смог найти, и, если позволите дать совет, вы лучше оставьте бороды. С ними вы здорово похожи на бравых молодцов святой России, и все обойдется лучшим образом.

Кроме всего этого, Гракх, проявив достойную командира предусмотрительность и осторожность, чтобы избавить Марианну от возможных осложнений на вражеской территории, выписал подорожную на имя леди Селтон, английской путешественницы, желающей ознакомиться с царской империей, а также с патриархальными нравами ее обитателей.

Гракх, Язон и Крэг значились слугами дамы, а Жоливаль, перекрещенный в Смита, выступал в роли секретаря.

— Мистер Смит! — проворчал виконт. — И это все, что ты мог придумать? Какое бедное воображение!

— Пусть господин виконт простит меня, — с достоинством отпарировал Гракх, — но Смит — единственная английская фамилия, кроме Питта и Веллингтона, какую я знаю.

— Значит, я еще дешево отделался! Ладно, Смит так Смит! Теперь же, я думаю, пора и трогаться.

Действительно, день рождался в сиянии красно-фиолетовой, предвещавшей ветер зари. Где-то по соседству зазвонили колокола, призывая к утренней молитве. Медные купола православной церкви загорелись огнем на фоне алого неба, по которому плавно скользили чайки и черными молниями проносились ласточки.

Улицы верхнего города оживлялись. Возвращались из порта люди, громогласно обсуждая ночное происшествие. Те, кто сочли лучше остаться в постели, теперь открывали окна, и грохот ставней смешивался с окриками и вопросами любопытных.

В конце улицы солдаты снимали тяжелые цепи, натягиваемые на ночь между двумя приземистыми башнями, которые назывались Киевскими воротами. С противоположной стороны показались первые телеги с хлебом.

Путешественники забрались в кибитку и поудобней расположились на тюфяках, тогда как Гракх вспрыгнул на передок и сел рядом с кучером, которого пришлось хорошенько встряхнуть, так как он, видимо, считал, что ночь еще не прошла, и крепко спал.

Парижанин бросил взгляд под брезент, чтобы убедиться, все ли в порядке, затем с важным видом обратился к кучеру, заранее наслаждаясь эффектом, который произведет.

— Фпериот! — приказал он по-русски.

Кучер слегка улыбнулся, но тронул лошадей. Тяжелый экипаж двинулся с места, покачнулся на рытвине, ибо мостовые еще не были известны в молодом городе, и направился к выезду.

Марианна оперлась о стенку кибитки, ощупью нашла руку Язона и закрыла глаза, чтобы уснуть.

Через несколько минут друзья покинули Одессу и начали долгий путь по бескрайней России…

СГОРИТ ЛИ МОСКВА?

Глава I НА БЕРЕГАХ КОДЫМЫ

Степь казалась бесконечной. Под летним солнцем ее необъятная серебристо-серая скатерть колыхалась под легким ветерком подернутыми дрожью длинными полосами, убегавшими к горизонту, словно по глади бескрайнего озера. Она напоминала волосы какого-то гиганта, живые и шелковистые, оставленные здесь шутки ради сказочным созданием. Красные цветы чертополоха выглядывали то там, то тут среди пышных султанов ковыля.

По мере того как продвигались вперед, жара становилась все более гнетущей и к полудню иногда делалась почти удушающей, но никогда Марианна не была так счастлива.

Уже больше недели плыла она со своими спутниками по необозримому морю трав, познав всеобъемлющее и острое счастье, становившееся порой почти мучительным. Однако, прекрасно зная, что эта ниспосланная ей благодать продлится только до конца их долгого пути на север, а затем неизбежная война придет разрушить ее нынешнюю радость, она поглощала ее с жадностью изголодавшейся, тщательно собирая каждую крупицу, чтобы просмаковать, не потеряв ничего.

Днем ехали по уже казавшейся обжитой степи, от одной почтовой станции до другой. Они располагались с интервалом примерно в пятнадцать верст, или четыре лье, и благодаря так чудесно оказавшемуся в кармане Гракха разрешению упряжки вместе с кучерами менялись без всякого труда. Две копейки за версту ямщики считали хорошей платой и целый день пели песни.