Конец странствий

Поправив на носу очки, которые Бейль посоветовал ей носить, пока между нею и Кремлем не пролягут несколько лье, Марианна откинулась назад, моля небо, чтобы поскорей трогались, ибо она заметила Дюрока, который обходил повозки, подбадривая раненых добрыми словами и желая удачного путешествия. Сердце ее сильно забилось, и-, чтобы успокоиться, она попыталась сосредоточить внимание на том, что ограничивало ее поле зрения приподнятым верхом кадета. Вверху, на позолоченном шпиле самой высокой колокольни Кремля, саперы гвардии, уцепившись за случайные подмостки, с риском для жизни пытались отломать большой золотой крест Ивана Великого. Стая черных ворон кружилась вокруг них, так зловеще каркая, что Марианна вздрогнула, чувствуя в этих криках предвестие несчастья.

— Зачем они это делают? — спросила она.

— О! Приказ Его Величества Императора и Короля! Большой золотой крест отныне предназначен, по его идее, увенчать купол дома Инвалидов. Военный трофей, который будет напоминать старым солдатам, какие мучения они переносили и как пожинали лавровые венки на берегах Москвы-реки!

— Им лучше было бы забыть об этом, — прошептала она. — Это огненные венки, — продолжала она, вспомнив слова Констана. — Когда они догорят, остается только пепел…

Наконец обоз тронулся под приветственные возгласы и пожелания доброго пути. С обеих сторон движущейся вереницы солдаты потрясали оружием и шапками, весело горланя: «До свиданья», «Скоро встретимся», «Берегитесь казаков!» и так далее.

— А когда покинет Москву Император? — спросила Марианна. — Известно?

— Очень скоро. Через два или три дня. Он хочет сначала направиться к Калуге…

Когда карета переехала через мост на другой берег Москвы-реки, Бейль обернулся и припал к заднему окошку. Он оставался так довольно долго, и Марианна спросила, не забыл ли он что-нибудь, или до такой степени жалеет оставлять Москву.

— Ни то ни другое, — ответил он. — Просто я хочу унести с собой последнее воспоминание, ибо то, что я вижу там, я не увижу больше никогда, сколько бы раз я ни возвращался сюда. Император решил, что в момент, когда он покинет Москву, Кремль взорвут! Каждый мстит по-своему!

Марианна промолчала. Поведение мужчин вообще и Наполеона в особенности становилось для нее все более странным и непонятным. Разве не сказал он ей, что он не тот человек, что оставляет за собой руины? По-видимому, он снова изменил мнение. Его превращения становились все более частыми и все менее логичными. Но после всего кто может сказать, каковы будут его чувства к ней, когда они снова увидятся под небом Парижа, если Бог даст?..

Путешествие, растянувшееся на восемнадцать долгих дней, скоро превратилось в кошмар. Погода стала сырой, холодной, и это сразу отразилось на настроении всех этих людей. Весь день слышались ругательства, жалобы, проклятия, доносившиеся из повозок, которые приходилось непрерывно вытаскивать из рытвин или переправлять вброд через водные преграды с разрушенными мостами. Каждый раз при этом терялось три-четыре часа.

Перед Можайском проезжали мимо лагеря русских военнопленных. Оттуда доносились ужасные вопли и отвратительный запах гнилой капусты и разлагающихся отбросов. Потрясенная Марианна крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть фигуры бородатых демонов, прижавшихся к кольям ограды и изрыгающих ругательства, которых она не понимала, но заставлявших Барбу непрерывно креститься.

В самом Можайске, где находился главный полевой госпиталь и квартировали вестфальские части 38-го корпуса под командованием герцога д'Абранте, приняли группу раненых и ампутированных. Удалось достать несколько карет и крестьянских телег для большинства, но остальных пришлось разместить, уплотнив ехавших из Москвы. Под низко нависшим серым небом и мысли казались серыми…

Другое испытание пришлось пережить, проезжая поле боя у деревни Бородино. И перед открывшимся глазам путешественников зрелищем даже Бейль, забыв свой циничный скептицизм, застыл потрясенный, не в силах вымолвить ни слова, глядя на убитых в знаменитой битве, на эти трупы, все еще оставшиеся тут непогребенными. Равнина была покрыта ими, и только тонкая пленка льда предохраняла их от разложения. Повсюду виднелись полуобглоданные собаками и хищными птицами скелеты лошадей, торчавшие среди обломков барабанов, кирас, касок и оружия, окруженные черным кольцом отъевшихся ворон. Несмотря на холод, вонь от этой бойни шла ужасная.

Но в то время как изнемогающая Марианна шептала молитву, а Бейль, скривившись от отвращения, засунул нос в пакет с табаком, раненые в обозе словно воскресли от этого зрелища. Забыв о своих болячках, неудобстве и плохом настроении, они с гордостью указывали места, где они сражались, вспоминая грохот орудий, героические моменты и жгучий аромат победы. Одни показывали на хижину, в которой был штаб Кутузова, другие созерцали знаменитый редут, как замок ацтеков, возвышавшийся над трагическим пейзажем.

— Они сумасшедшие, — в недоумении шептала Марианна. — Этого не может быть!..

В ответ прозвучал взрыв смеха.