Конец странствий

Он поднял голову и теперь смотрел в небо, словно надеясь увидеть спускающегося вниз с распростертыми крыльями своего московского архангела. В то же время он приступил к панегирику Александру I, который, по всей видимости, был его любимым героем, к великой досаде Марианны, начавшей находить, что слишком много времени прошло бесцельно. Она не так уж много узнала из того, что хотела, а о судьбе Язона вообще еще не упоминалось...

Некоторое время она не мешала его излияниям, затем, когда он умолк, чтобы перевести дух, она поспешила подать голос:

– Какой необычайный человек! Однако, экселенс, я боюсь, что злоупотребляю вашим временем! Очевидно, уже очень поздно...

– Поздно? О нет... и затем, в нашем распоряжении вся ночь! Нет, не протестуйте! Скоро, возможно, завтра, я тоже уеду, чтобы отвести царю собранные здесь полки. Этот вечер – последние сладостные моменты, которые я переживу перед долгой неизвестностью. Не лишайте меня их!

– Хорошо! Но вы, очевидно, забыли, экселенс, что я пришла сюда с надеждой на вашу милость?

Он сидел так близко к ней, что она ощутила дрожь его тела и решила отодвинуться. Она поняла, что, пожалуй, несколько грубо вернула его к реальности и он обижен. Но поскольку он, похоже, забыл о своем обещании, она решила не церемониться и не обращать внимания на его настроение.

– Милость? – угрюмо сказал он. – Что же это? Ах, да... Американский корсар! Шпион, без сомнения, и шпион на службе Бонапарта. В противном случае я не вижу, что могло привести его сюда.

– Шпион не воспользовался бы бригом такого тоннажа. Слишком неудачный способ проникнуть в чужую страну, экселенс. И до настоящего времени мистер Бофор занимался главным образом торговлей вином. Что касается службы у Бонапарта – избавь нас Бог от него, – заверяю вас, что об этом не может быть и речи! Еще не так давно он испытал прелести парижских тюрем... и даже брестской каторги!..

Ришелье не ответил. Он встал и, скрестив руки на груди, стал ходить перед немного обеспокоенной Марианной. Решительно этот человек был необычным. Действия его непредсказуемы, а внутренняя энергия, казалось, обладала склонностью мгновенно изливаться...

Вдруг, так же резко, как это умел делать сам Наполеон, он остановился перед молодой женщиной и бросил:

– Этот человек! Кто он вам? Ваш любовник?

Марианна глубоко вздохнула и постаралась сохранить спокойствие, видя, с каким вниманием он вглядывается в ее лицо. Он, видимо, надеялся на взрыв притворного негодования, к которому так часто прибегают влюбленные женщины и которое никого не обманывает. Марианна ловко избежала приготовленной ловушки и, откинувшись назад, тихо рассмеялась.

– Какое бедное у вас воображение, экселенс! Итак, по-вашему, существует только единственная категория мужчин, которым женщина может желать помочь выбраться из затруднительного положения?

– Конечно, нет! Но этот Бофор все-таки не брат вам. А вы предприняли долгое и опасное путешествие, чтобы просить за него.

– Долгое? Опасное? Пересечь Черное море? Полноте, господин герцог, будьте серьезны...

Марианна внезапно встала и, сразу став строгой, сухо заявила:

– Я знаю Язона Бофора очень давно, экселенс. Впервые я увидела его у моей тетки в Селтон-Холле, где его сердечно принимали, как, впрочем, и во всей Англии. Он был в числе близких друзей принца Георга и для меня навсегда остался дорогим другом, я повторяю, другом юности!

– Другом юности? Вы можете поклясться?

Она ощутила в его голосе дрожь горькой ревности и поняла, что его необходимо убедить, если она хочет спасти Язона. Грациозно поведя прекрасными плечами, она игриво проворковала:

– Конечно, я клянусь! Однако, не желая вас обидеть, господин герцог, я не могу не сказать, что вы ведете себя, как ревнивый муж... а не как друг, новый, правда, но в котором я надеялась найти теплоту... понимание, даже нежность, принимая во внимание связывающие нас давние узы...

Тяжело дыша, он напряженно смотрел на нее, словно хотел что-то прочесть в глубине ее изумрудных глаз, бездонных и чарующих, как море. Затем Марианна постепенно почувствовала, как в нем что-то расслабилось, дрогнуло...

– Идем! – сказал он только, взяв ее за руку и увлекая в дом.

Следуя за ним, она прошла маленький желтый салон, где чадили огарки, затем вымощенный черным мрамором коридор и оказалась в просторном, освещенном горевшей на бюро свечой рабочем кабинете, который с его тщательно задернутыми большими занавесями из синего бархата показался ей мрачным и душным, как гробница.

Не отпуская ее рук, герцог направился к столу, заваленному бумагами и папками из зеленого марокена. Здесь он решился наконец отпустить молодую женщину. Затем, даже не присев, он достал из ящика стола большой лист гербовой бумаги с двуглавым орлом и уже напечатанным текстом, заполнил пустое место, добавил несколько слов и нервным росчерком подписал.